РАЗДЕЛ III. СТРУКТУРА И ДИНАМИКА НАУЧНОГО ЗНАНИЯ ГЛАВА 9. СТРУКТУРА НАУЧНОГО ЗНАНИЯ

Как уже отмечалось, одной из фундаментальных проблем философии науки является структура научного знания. Однако прежде чем обращаться к ней, необходимо предварительно разобраться с его природой. Научное знание есть прежде всего знание рациональное. Но это не означает и обратное, т.е. что всякое рациональное знание - знание научное, ибо рациональность всегда шире научности. Рациональным, например, может быть и знание обыденное, как и другие его традиционные формы. Рациональная природа научного знания обусловлена тем, что оно есть результат мыслительной деятельности человека, «схватывающей» реальность в теоретической форме. Это значит, что основанием рациональности научного знания служит такая познавательная способность, как разум, осуществляющий свою деятельность в форме понятийного дискурса.

Понимаемое таким образом рациональное знание противопоставляется знанию чувственному, полученному посредством органов чувств. Сами по себе чувственные данные (ощущения, восприятия, представления) не могут включаться в арсенал научного знания. Но они могут войти в него, если их подвергнуть мыслительной обработке и представить в языковой форме. И как таковые они включаются в структуру эмпирического знания, образующего низший уровень в структуре научного знания.

В современной эпистемологии и философии науки принято выделять три основных уровня в структуре научного знания: 1) эмпирический; 2) теоретический; 3) часто не фиксируемый и не эксплицируемый метатеоретический, или уровень философских предпосылок. Безусловно, что эта типологизация, равно как и всякая другая, является условной. Она оправдана лишь с методической точки зрения, поскольку облегчает усвоение и систематизацию материала по данному вопросу. В реальном же процессе научного познания и научной деятельности указанные выше уровни и составляющие их элементы, несмотря на их качественное различие, столь взаимосвязаны, более того, так переплелись между собой, пронизали друг друга, что всякая попытка провести между ними демаркационную линию оказывается тщетной.

Выделение первых двух уровней (эмпирического и теоретического), связанное с обозначением разных типов познавательной деятельности и видов знания на различных исторических стадиях развития науки, а также с характеристикой различных типов научной деятельности на данном уровне развития науки, считается общепризнанным среди философов и методологов науки. Но этого нельзя сказать о третьем уровне, правомерность которого ставится под сомнение позитивистски ориентированными философами науки. Их скептическое отношение к метатеоретическому уровню объясняется общим требованием исключить из багажа научного знания «метафизические допущения» (Э. Мах), которые, собственно, и образуют основное содержание данного уровня. Рассмотрим подробно каждый из этих уровней.

9.1. ЭМПИРИЧЕСКОЕ ЗНАНИЕ

Выделение в структуре научного знания эмпирического уровня связано с тем, что, как говорил Кант, всякое наше познание начинается с опыта¹, формируемого, однако, вопреки великому кенигсбергцу, не только априори², но и на основе чувственности. Однако эта сопряженность опыта с чувственностью не исключает необходимости их принципиального различения, ибо в научном знании, даже если речь идет о самой непосредственной фиксации данных наблюдения или экспериментов, невозможно выделить какой-то уровень «чистой чувственности», не подвергнутый рациональной обработке и, следовательно, не принявший рациональную форму.

Важнейшей особенностью эмпирического знания, отличающей его от знания теоретического, является то, что оно всегда направлено вовне сознания, на контакт с внешним миром, базируется на непосредственной связи с объектами. В этом смысле оно всегда есть знание объектное. Этим оно принципиально отличается от других уровней знания. Но вместе с тем оно, как и последние, всегда предметно, т.е. является результатом деятельности предметного сознания, образующего онтологическую составляющую знания. Для общей характеристики эмпирического знания также важно отметить, что оно относится к описательной стадии научного исследования.

Кант И. Собр. соч. в 8 т. Т. 3. - С. 40.

У Канта априорное делает возможным наше опытное познание.

В онтологии эмпирического знания принято выделять следующие качественно различные типы предметов:

- объекты как таковые («вещи в себе»);

- чувственные объекты (представление, явление объектов первого типа в чувственных данных, иначе говоря, их явление, «видение» нашему сознанию);

- эмпирические объекты (объекты, сформированные в результате фильтрации нашим сознанием внешней информации о чувственных объектах).

При этом фильтрация осуществляется в соответствии с целевой и познавательной установками, операциональными возможностями мышления, требованиями языка, интерпретативным потенциалом и т.п. В этом смысле эмпирические объекты всегда «нагружены» соответствующим знанием. Потому эмпирическое знание о них никогда не дает непосредственного описания той или иной реальности, оно всегда есть результат определенной интерпретации непосредственных наблюдений или экспериментов. Понимаемое таким образом эмпирическое знание может быть определено «как множество высказываний об абстрактных эмпирических объектах»¹.

Эта неоднородность онтологической составляющей эмпирического знания обусловливает сложность его структуры, в которой принято выделять несколько уровней.

Первичный, простейший уровень эмпирического знания образуют единичные эмпирические высказывания, представляющие чувственный опыт. Такие высказывания обычно именуют протокольными (О. Нейрат, Р. Карнап) или атомарными (Б. Рассел) предложениями. Вопрос о протокольных предложениях Карнап считал центральной проблемой логики науки, ибо он тесно связан с такими фундаментальными для логического эмпиризма вопросами, как эмпирическое обоснование (эмпирический базис науки)², верификация.

Претендующие на статус «последнего базиса знания о реальности» (М. Шлик), несомненного прочного эмпирического базиса науки, на котором возводятся все другие научные высказывания, протокольные предложения оказываются, по словам Поппера, «записями

Философия науки. Общий курс. Под ред. С.А. Лебедева: Учебн. пособие для вузов. - М.: Академический проект, 2004. - С. 137.

² В логическом эмпиризме проблема протокольных предложений представляла собой новейшую форму, в которую неопозитивизм облекал поиски последнего основания познания.

или протоколами непосредственных наблюдений, или восприятий»¹. Эти базисные эмпирические высказывания имеют форму сингулярных (единичных) высказываний, утверждающих, что то или иное наблюдаемое событие происходит в некоторой конкретной области пространства и времени, т.е. «здесь» и «теперь». К этому О. Нейрат еще добавлял имя протоколирующего лица. С учетом всего этого полное протокольное предложение могло бы, например, выглядеть так: «Протокол Отто в 3 ч 17 мин: [Мысль Отто в 3 ч 16 мин была такова: (В 3 ч 15 мин в комнате находился воспринимаемый Отто стол)]»².

Однако соотнесенность протокольных предложений с чувственным опытом вряд ли обеспечивает им надежность, несомненность и непреложность, ибо, как известно, «чистый» чувственный опыт невозможен, так как всегда «теоретически нагружен». Следовательно, он не интерсубъективен, а субъективен. Данное обстоятельство накладывает на первичные эмпирические, т.е. базисные, высказывания определенные ограничения: они оказываются не абсолютными, а относительными³. Значит, могут быть приняты или отвергнуты при условии достижения согласия между разными исследователями, т.е. в результате решения или соглашения. В этом смысле базисные высказывания по своей сути конвенциональны и не существуют, вопреки первоначальному мнению Карнапа, как первоначальные протокольные предложения, не требующие никакого обоснования.

Конвенциональный характер протокольных предложений фактически превращает их в обычные предложения науки, которые всегда являются, по словам М. Шлика, «гипотезами и ничем другим, кроме гипотез»⁴. Таким образом, протокольные предложения не являются неоспоримыми и их можно использовать в строительстве здания науки, пока они поддерживаются или, во всяком случае, не опровергаются другими гипотезами. Ученый всегда оставляет за собой право изменить протокольные предложения. Такого рода коррекции часто встречаются в науке, когда некоторые первичные базисные высказы-

¹ Поппер К. Логика научного исследования. - М.: Республика, 2004. - С. 88.

² Нейрат О. Протокольные предложения // Журнал «Erkenntnis» («Познание»). Избранное. - М.: Идея-Пресс, 2006. - С. 313.

³ В логическом эмпиризме проблема протокольных предложений представляла собой новейшую форму, в которую неопозитивизм облекал поиски последнего основания познания.

⁴ Шлик М. О фундаменте познания // Аналитическая философия. Избранные тексты. - М.: Изд-во Московского ун-та, 1993. - С. 37.

вания исключаются на том основании, что они, возможно, явились результатом какой-то ошибки.

Второй, более высокий уровень эмпирического знания - факты. Сразу хотелось бы обратить внимание на тот ошибочный стереотип, который господствует в обыденном сознании, но нередко встречается еще и среди представителей научного сообщества в отношении фактов. Считается, что «факт - это упрямая вещь», «с фактами не поспоришь» и все в этом роде. Такие точки зрения имеют в своей основе понимание факта как некоторого фрагмента действительности, явления, события, существующих сами по себе, независимо от сознания человека. При этом факт возводится в некую абсолютную, непогрешимую инстанцию, на которой, собственно, и должно фундироваться здание науки.

Безусловно, с позиций современной эпистемологии и философии науки эта интерпретация фактов оказывается несостоятельной. Она характерна для так называемого индуктивного эмпиризма, который, возводя факт в нечто абсолютно объективное и непогрешимое, представляет себе развитие науки как непрерывное накопление такого рода фактов. Такому примитивному, индуктивному кумулятивизму в понимании динамики научного знания следовали, как известно, классический эмпиризм и стандартная концепция, как обычно именуют неопозитивистскую философию науки.

В рамках современных интерпретаций научных фактов философы науки выделяют две основные крайние точки зрения, которые отечественный методолог науки А.Л. Никифоров назвал «одномерным» пониманием фактов: фактуализм и теоретизм. С позиции фактуализма факт понимается как «голый», «чистый» факт, как некий чувственный образ. Такой позиции, например, придерживался А. Пуанкаре, утверждая, что «наука не могла бы существовать без научного факта, а научный факт - без голого факта: ведь первый есть лишь пересказ второго». И далее: «Научный факт есть не что иное, как голый факт в переводе на удобный язык»¹. По мнению Пуанкаре, научный факт не создается ученым из ничего: он его вырабатывает с помощью голого факта, а значит, он его не производит свободно и по своей прихоти. В этом отношении вся творческая деятельность ученого по отношению к факту заключается в том, что он переводит голый факт на язык науки.

Таким образом, фактуализм отстаивает автономность факта, его полную независимость от теории потому, что под фактом в данном

¹ Пуанкаре А. Ценность науки //Пуанкаре А. О науке. - М.: Наука, 1983. - С. 260.

случае понимается реальное положение дел, а именно его чувственный образ. При этом подчеркивается независимость чувственного восприятия от языка, на котором выражается факт. Используемые при этом предложения «либо выражают «чистое» чувственное данное, либо включают в себя термины наблюдения»¹. Понимаемые таким образом факты всегда оказываются инвариантными, они не могут ни измениться, ни исчезнуть, они могут лишь накапливаться. А потому научное знание есть не что иное, как лишь знание неизменных фактов, накоплением которых выражается рост науки.

Противоположная фактуализму концепция теоретизма исходит из идеи, что «научные факты лежат в рамках теории и полностью детерминируются ею»², т.е. факты всегда «теоретически нагружены», под них всегда подводится некая теоретическая конструкция и в соответствии с ней они интерпретируются на задаваемом ею языке. И хотя теоретизм также понимает под фактами чувственные образы, все же последние не исчерпывают собой все содержание первых, ибо они составляют лишь «голую» часть научных фактов, которая отнюдь не автономна, она тоже «теоретически нагружена». Такую интерпретацию фактов дает, например, Т. Кун в рамках своей парадигмальной концепции развития научного знания. Под научными фактами он понимает эксперименты и наблюдения, описываемые в специальных журналах. Все научные факты Кун подразделяет на три основных класса: к первому классу, составляющему большинство всех фактов, он относит те, которые уточняются и распознаются посредством парадигмы; второй, но более ограниченный класс - это факты, которые могут непосредственно сопоставляться с предсказаниями парадигмальной теории; и наконец, к третьему классу фактов относятся эксперименты и наблюдения, предпринимаемые для разработки парадигмальной теории в целях улучшения решения проблем. Этот класс фактов применяется, как правило, в математизированных науках с целью определения физических констант, открытия количественных законов. В качестве примеров можно привести определения астрономических постоянных, числа Авогадро, заряда электрона, закон Бойля о связи давления газа с его объемом, закон Джоуля, связывающий излучаемую проводником теплоту с силой тока и сопротивлением и т.д. Все они стали возможными благодаря

¹ Никифоров А.Л. Философия науки: История и теория: учебное пособие. - М.:

Идея-Пресс, 2006. - С. 148.

² Там же.

парадигмальной теории, позволившей сформулировать проблему и гарантировать существование определенного решения в случае выявления физических констант, или стали предпосылкой открытия перечисленных выше законов. По мнению Куна, между парадигмой и количественными законами существует «столь общая и тесная связь, что после Галилея такие законы часто верно угадывались с помощью парадигмы за много лет до того, как были созданы приборы для их экспериментального обнаружения»¹. И сам Галилей, как известно, пришел к количественному закону постоянства скорости свободного падения тел благодаря своей методологической парадигме.

Таким образом, во всех выделенных Куном классах фактов очевидной оказывается детерминация их парадигмальной теорией. Может оказаться так, и история науки знает немало примеров², когда в одной и той же ситуации одни и те же факты предстают в различных чувственных картинах с позиций разных парадигмальных теорий. До и после научной революции один и тот же эксперимент может рассматриваться по-разному. Это равносильно тому, как если бы ученый жил в различных мирах, до и после научной революции. Или говоря иначе: интерпретация научных наблюдений и экспериментов зависит от принятой парадигмы. В этом случае сторонники разных парадигм имеют дело с разными фактами, поскольку произошел сдвиг в научном восприятии. Именно это имел в виду Кун, когда писал, что «изменение в парадигме вынуждает ученых видеть мир... в ином свете. Поскольку они видят этот мир не иначе, как через призму своих воззрений и дел, постольку у нас может возникнуть желание сказать, что после революции ученые имеют дело с иным миром»³.

Подтвердить эту мысль Куна может простой пример из обыденной жизни. Для человека, живущего в мире и культуре науки, объяснение падения вниз брошенного со скалы камня в соответствии с законом всемирного тяготения является столь же само собой разумеющимся, как для мифологически мыслящего человека очевидным будет объяснение данного факта апелляцией, допустим, к действию злого

Кун Т. Структура научных революций. - М.: Прогресс, 1977. - С. 51.

² Напомню известный пример с объяснением качающегося тела. Для Аристотеля качающееся тело было просто телом, которое падает, испытывая сопротивление. Галилей же, наблюдая за качающимся телом, увидел маятник как тело, которое почти периодически и без конца осуществляет движение в разные стороны. Это открытие стало возможным благодаря сдвигу в научном восприятии, переключению гештальта, приведшему к изменению аристотелевской парадигмы мышления.

³Кун Т. Указ. соч. - С. 151.

духа. В силу происшедшего из-за смен парадигм мышления сдвига в чувственном восприятии оба они имеют дело, по сути, с двумя разными фактами, предстающими перед ними в различных чувственных образах.

Сходные с Куном воззрения на природу научного факта развивал и П. Фейерабенд. Так, он считал, что теория может оказаться несовместимой с фактом не потому, что она не корректна, а потому, что он теоретически испорчен. Его испорченность объясняется тем, что факт, во-первых, «не только описывает некоторое объективное положение дел, но выражает также те или иные субъективные, мифологические и давно забытые мнения относительно этого положения дел»¹, во-вторых, выражен в терминах устаревших воззрений.

В целом научный факт оказывается у Фейерабенда продуктом своеобразного взаимодействия чувственных образов (впечатлений) и высказываний наблюдения, именуемых им естественными интерпретациями. Последние рассматривались в истории мышления либо как априорные предпосылки науки (например, у Канта), либо как предубеждения, предрассудки, как считал Фр. Бэкон. Естественные интерпретации чувственных впечатлений, или «сенсорного ядра» опыта, задаются соответствующей теорией. Изменяя значение терминов и идеологические компоненты наблюдений (старые воззрения), входящих в естественные интерпретации, ученый изменяет эти интерпретации, а тем самым изобретает заново опыт, точнее, опыт нового рода, содержащий измененное «сенсорное ядро» и метафизическую составляющую. Для описания этого нового опыта необходимо ввести новый язык, а «существенно различные языки не только постулируют разные идеи для упорядочивания одних и тех же фактов, но постулируют также разные факты. наблюдатели, пользующиеся значительно различающимися языками, будут постулировать разные факты при одних и тех же физических обстоятельствах в одном и том же физическом мире»². Таким образом, согласно Фейерабенду, исследователь, изменяя опыт в соответствии с его любимой теорией, по сути, имеет дело с другими фактами.

Оценивая в общем позиции фактуализма и теоретизма, следует отметить, что и тот, и другой представляют собой две крайности в понимании научного факта: первый утверждает самодостаточность, абсолютную автономию факта, рассматривая его в плоскости реаль-

¹ Фейерабенд П. Против методологического принуждения. - С. 200.

² Там же, с. 448.

ного, «голого» чувственного образа; второй же, напротив, релятивизирует факт, растворяя его в теории.

Такой односторонний, одномерный подход к трактовке научного факта имеет далеко идущие последствия для понимания природы, характера и механизма развития научного знания. Если фактуализм утверждает инвариантность, абсолютность фактов, то в таком случае процесс научного познания есть не что иное, как процесс простого накопления неизменных фактов. Само же знание, поскольку оно есть знание неизменных фактов, оказывается по своей природе знанием надежным, достоверным и обоснованным. В свете такого понимания природы и механизма развития научного знания значение теории в научном познании полностью обесценивается, ибо она представляет собой тогда всего-навсего простое обобщение фактов, т.е. факты, по сути, поглощают теорию.

Совершенно иная картина вырисовывается в этом отношении с позиции теоретизма. Поскольку здесь факты оказываются в полной зависимости от теории, то каждая теория конструирует свои собственные факты. При этом, чем значительнее расхождение между теориями, тем больше разнятся между собой факты при одних и тех физических условиях, а процесс познания предстает как процесс постоянно сменяющих друг друга и не имеющих общих фактов несоизмеримых конкурирующих теорий. В силу их несоизмеримости каждая последующая теория отбрасывает предыдущую целиком вместе с ее фактами. В таком случае развитие науки носит прерывистый, скачкообразный характер, в нем не наблюдается никакой преемственности, т.е. оно вполне укладывается в некумулятивную схему.

И хотя в целом фактуализм и теоретизм неприемлемы, в них есть «рациональное зерно», здравые идеи. Фактуализм прав в той мере, в какой он в структуре факта выделяет некоторую его «голую», чистую часть, не зависящую от теории, равно как и теоретизм, когда он утверждает некоторую «теоретическую нагруженность» фактов. Но одномерный подход того и другого к научным фактам, по сути, сводит «на нет» их здравые идеи, которые в итоге необоснованно абсолютизируются.

Отсюда становится очевидным возможное адекватное решение проблемы научного факта: необходимо, как справедливо подчеркивает А.Л. Никифоров, «отказаться от одномерного понимания фактов науки». Для этого надо «ослабить идеи, лежащие в основе фактуализма и теоретизма, и объединить их в следующем тезисе: научные

факты до некоторой степени автономны по отношению к теории и до некоторой степени зависят от нее»¹.

В основе данного комплексного подхода лежит иное, чем в фактуализме и теоретизме, понимание природы научного факта не как чегото сугубо элементарного, или, пользуясь выражением Винтгенштейна, «атомарного», а как некоторого сложного образования, состоящего из нескольких элементов с определенными отношениями между ними. В частности, А.Л. Никифоров предлагает выделять в структуре научного факта три компонента:

1) лингвистический компонент факта, обусловленный тем, что факт как результат мысленной переработки чувственного материала закрепляется в языке в форме фактуального предложения; 2) перцептивный компонент, под которым понимается определенный чувственный образ, формирующийся на основе чувственного восприятия того или иного события; 3) материально-практический компонент, подразумевающий «совокупность приборов и инструментов, а также совокупность практических действий с этими приборами, используемых при установлении факта»².

К этим трем, предлагаемым А.Л. Никифоровым компонентам следует добавить еще один очень существенный и необходимый - теоретический компонент, образующий так называемый теоретический, или метафизический каркас, который «сцепляет» между собой все обозначенные выше элементы. Теоретический компонент - это своеобразная оболочка, обволакивающая собой всю структуру, через ее призму, как в фокусе, преломляются устанавливаемые между элементами связи. Именно от подводимого под основание научного факта теоретического каркаса зависят форма и содержание лингвистического, перцептивного и материальнопрактического компонентов. С этой точки зрения теоретический каркас как системообразующий элемент структуры научного факта оказывается определяющим и первичным по отношению к остальным как производным от него. И все же для понимания факта как некоторой сложной целостности эти вторичные элементы являются в равной степени обязательными для его существования, ибо они теснейшим образом связаны между собой. Выделение, абсолютизация одного из них или их разделение ведет с необходимостью к разрушению факта.

¹ Никифоров А.Л. Указ. соч. - С. 151, 150.

² Там же, с. 155.

Данный подход к пониманию научного факта имеет ряд преимуществ: во-первых, позволяет избежать крайности и трудности, с которыми сталкиваются фактуализм и теоретизм, во-вторых, вскрывает неразрывную связь между составляющими элементами факта и теорией, показывая тем самым, что научный факт невозможно очистить от теоретических предпосылок. В этом отношении «теория - факт» первичную определяющую роль играет теория, влияние которой на компоненты факта проявляется в их «теоретизации», а именно в «теоретизации» фактуального языка, посредством которого выражаются фактуальные (протокольные) предложения, а также перцептивного и материально-практического компонентов, являющей себя при смене парадигм и сдвиге чувственного восприятия той или иной реальности и изменении и совершенствовании измерительного и исследовательского инструментария.

Процесс «теоретизации» завершается превращением научного факта в особый вид идеализации. Первоначально устанавливаемый в сравнительно узкой области, доступной эмпирическому изучению, факт дает возможность в дальнейшем переходить от данного явления, события к любому подобному явлению, имеющему те же самые свойства, характеристики при заданных условиях. Так, если установлено, что данный камень притягивается к земле, то можно предположить, что все подобные тела (скажем, камни) так же подчиняются силе притяжения. В этом переходе от конкретного (единичного) научного факта к множеству подобных фактов, по сути, фиксируется переход от ступени научного факта к новому уровню эмпирического знания - эмпирическим законам.

По мнению В.С. Степина, эмпирические законы, или эмпирические зависимости как третий, более высокий уровень эмпирического знания возникают, как правило, в результате индуктивного общения научных фактов, результатов, обнаруживаемых посредством наблюдений и измерений. С этой точки зрения к эмпирическим законам относятся не только простые качественные законы (такие, как «все тела расширяются при нагревании»), но также и количественные законы, возникающие из простых измерений (например, закон Ома, связывающий разность электрических потенциалов, сопротивление и силу тока, закон Бойля-Мариотта, описывающий зависимость между давлением и объемом газа).

Как ученые, например физики, приходят к эмпирическому закону, полученному индуктивным способом, т.е. к индуктивному эмпи-

рическому закону? Р. Карнап так описывает данный процесс: они наблюдают некоторые события в природе, подмечают определенную регулярность в их протекании, описывают эту регулярность с помощью индуктивного обобщения. Это он поясняет на следующем примере. Предположим, что физики «наблюдают, что железный брусок расширяется, когда он нагревается. После того как эксперимент повторяется многократно и всегда с тем же результатом, эта регулярность обобщается с помощью утверждения, что данный брусок расширяется, когда он нагревается. На основе этого устанавливается эмпирический закон, хотя он имеет узкую область применения и относится только к одному определенному бруску железа. Затем проводятся испытания с другими железными предметами, и впоследствии обнаруживается, что каждый раз, когда железный предмет нагревается, он расширяется. Это позволяет сформулировать более общий закон, а именно: все железные тела расширяются, когда они нагреваются. Подобным образом устанавливаются еще более общие законы: «Все металлы.», затем: «Все твердые тела.». Все они являются простыми обобщениями, каждый последующий имеет несколько более общий характер, чем предыдущий, но все представляют эмпирические законы»¹.

Но возможен и другой путь получения эмпирических законов. Он состоит в том, что они выводятся из общей теории, уже хорошо известной и неоднократно подтвержденной. Такие законы можно назвать выводными (дедуктивными) эмпирическими законами. Правда, следует заметить, что в данном случае речь не идет о непосредственном выведении, так как и в случае с индуктивными эмпирическими законами дедуктивные эмпирические законы выражаются в терминах наблюдения, они также говорят о наблюдаемых величинах, их истинность тоже должна подтверждаться непосредственным образом. Хорошим примером дедуктивных эмпирических законов является теория относительности. Как известно, она привела к таким эмпирическим законам, которые впервые объяснили такие явления, как движение перигелия Меркурия и отклонение светового луча вблизи Солнца. Другим примером может быть теория электромагнетизма, разработанная М. Фарадеем и Дж. Максвеллом. Из этой теории были выведены многие из известных эмпирических законов электричества и магнетизма, а также законы, относящиеся к рентгеновским, световым лучам и радиоволнам.

Карнап Р. Философские основания физики. Введение в философию науки. - М.: Прогресс, 1971. - С. 305-306.

Как «эмпирические обобщения», по мнению Р. Карнапа, эмпирические законы являются простыми, потому что говорят о свойствах вещей. Правда, в отличие от научных фактов, которые непосредственно связаны с конкретными событиями или явлениями и выражаемы единичными высказываниями, эмпирические законы облекаются в форму универсальных утверждений об общих свойствах и отношениях вещей, принадлежащих определенной предметной области. Например, приводимый выше закон теплового расширения представляет собой обобщение, основанное на многих, непосредственных наблюдениях тел, которые расширяются при нагревании.

Главная отличительная черта эмпирических законов - их непосредственная подтверждаемость эмпирическими наблюдениями, а потому, как справедливо отмечает Р. Карнап, «эмпирические законы являются законами о наблюдаемом»¹. Как законы о наблюдаемом, эмпирические законы содержат либо непосредственно наблюдаемые термины, либо измеряемые сравнительно простой техникой.

Но хотя эмпирические законы есть законы о наблюдаемом, все же их индуктивная природа и характер не могут обеспечить и гарантировать высокую степень достоверности содержащегося в них знания, поскольку даже наилучшим образом обоснованный закон всегда опирается только на конечное число наблюдений и фактов, т.е. на незаконченный, неполный опыт. А потому содержащееся в таких законах знание всегда является вероятностным, предположительным, гипотетическим. Кроме того, его вероятность, гипотетичность обусловлена и тем обстоятельством, что эмпирический закон, как и всякий другой закон, вначале выдвигается в качестве рабочей гипотезы, которая не вытекает непосредственно логически из результатов наблюдения и эксперимента. И как показывает практика науки, эмпирические законы на стадии рабочих гипотез подтверждаются в незначительной степени. Поэтому установление даже простейших эмпирических законов невозможно без использования понятия вероятности для оценки того, насколько гипотеза подтверждается эмпирическими данными.

К эмпирическим законам ученые прибегают тогда, когда нужно объяснить какой-то факт, конкретное наблюдение в действительном мире или предсказать будущие наблюдаемые события. Хотя эти законы и не обладают той степенью достоверности, которая присуща математическим и логическим законам, но они всег-

¹ Карнап Р. Указ. соч. - С. 301.

да утверждают что-то о структуре мира, обеспечивая тем самым объяснение наблюдаемых фактов. Формулируемые на этой основе эмпирические законы для подтверждения их истинности должны подвергаться «испытанию на прочность» путем эффективных проверок. В ходе их проверки следует прибегать как к положительным, так и отрицательным случаям. Последние играют решающую роль в процедуре проверок, ибо между верификацией и фальсификацией существует открытое Поппером отношение логической асимметрии: «универсальные высказывания никогда не выводимы из сингулярных высказываний, но последние могут им противоречить»¹. Иначе говоря: если всеобщие высказывания не могут быть подтверждены, тем не менее их можно опровергнуть. Очень точно и лаконично выразил суть этого отношения, но уже относительно закона Карнап: «легко опровергнуть закон, но крайне трудно найти ему сильное подтверждение»².

Подводя итог рассмотрению природы и сущности эмпирических законов, следует указать на значительное возрастание в них удельного веса и роли теоретического компонента по сравнению с предыдущими составляющими эмпирического знания. И хотя эмпирические законы имеют онтологический статус, т.е. они так же как и научные факты обращены к наблюдаемому миру и зависят от объективных характеристик бытия, тем не менее их взаимосвязь с ним опосредована многочисленными звеньями, имеющими уже не чувственный, частный эмпирический, а всеобщий логический характер. Последний очевиден в самом определении эмпирических законов как полученных посредством логических заключений утверждений, выражающих регулярность в наблюдаемых явлениях, протекании событий, а также присущие им функциональные зависимости в более или менее чистом виде. В этом смысле эмпирические законы можно условно включать в теоретическую систему научного знания. Однако никак не должна затушевываться основная сущностная черта эмпирических законов, которые являются все же знанием эмпирическим, так как выводятся благодаря логической обработке знаний об эмпирических фактах, полученных в результате эмпирических исследований. И в то же время они представляют собой знание об объектах, обладающих своей внутренней природой, не сводимых целиком к внешним эмпирическим своим проявлениям.

¹ Поппер К. Логика научного исследования. - М., 2004. - С. 39.

² Карнап Р. Указ. соч. - С. 62.

На пути построения и систематизации научного знания в рамках эмпирического уровня познания эмпирические законы представляют один из важнейших этапов, который, как было показано выше, заключается в обнаружении простейших эмпирических зависимостей между непосредственно наблюдаемыми явлениями и их свойствами. В ходе дальнейшего исследования устанавливаются некоторое единообразие, регулярность в протекании явлений, что и приводит к открытию эмпирических законов, отражающих эмпирически-описательную стадию науки.

Другой важнейший этап на пути структуризации научного знания, завершающий эмпирически-описательную стадию науки, - создание феноменологических (описательных) теорий (от греч. ркатотвпоп - явление). Последние образуют четвертый, самый высший уровень в структуре эмпирического знания. Выделение данного уровня оправдано тем, что феноменологические теории выполняют в структуре научного знания роль своеобразного мостика, соединяющего эмпирический и теоретический уровни, они демонстрируют собой органическое единство эмпирического и теоретического в формировании научной теории. Возникновение феноменологических теорий связано с ранней стадией развития эмпирической науки, когда в ней, как правило, преобладают теории, описывающие и систематизирующие взаимосвязи между непосредственно наблюдаемыми свойствами явлений. Такие теории обычно ограничиваются объяснением эмпирически наблюдаемых фактов. Границы их познания не выходят за рамки мира явлений. Поэтому эти теории и получили название феноменологических.

Как известно, именно в феноменализме позитивизм во всех его версиях усматривал суть и природу научных теорий. Так, Э. Мах вслед за П. Дюгемом видел цель науки в логически экономном определении реальности, проявляющемся в «изображении фактов действительности в наших мыслях или приспособлении наших мыслей к этим фактам»¹, и соответственно, ученый должен быть занят «ориентировкой и обобщением в одной какой-нибудь небольшой области фактов»². В этом феноменологическом характере научных теорий, представляющих собой упрощенную и свободную от противоречий систему идей, которая возникает посредством приспособления мыслей к фактам действительности, Мах усматривал идеал науки.

Мах Э. Познание и заблуждение. Очерки по психологии исследования. - М.: БИНОМ Лаборатория знаний, 2003. - С. 36. ² Там же, с. 37.

Таким образом, феноменологические теории отражают ту степень зрелости научной теории, когда она еще способна только описывать и систематизировать накопленный эмпирический материал, давать простейшие объяснения фактов, не выходя за рамки феноменального уровня. Ее описательная и системная функции позволяют логически структурировать и обобщать эмпирическое знание. Как продукт индуктивного обобщения эмпирических законов и фактов, феноменологические теории по характеру своего происхождения и возможностям обоснования являются гипотетическим, предположительным знанием. В качестве примеров феноменологических теорий можно привести небесную механику И. Кеплера, геометрическую оптику, выводившую все эмпирические законы распространения, отражения и преломления света из принципа наименьшего времени П. Ферма, феноменологическую (классическую) термодинамику, давшую описание тепловых процессов в так называемых термодинамических законах.

Подобно любой научной теории феноменологические теории способны развиваться и переходить в разряд нефеноменологических. Развитые феноменологические теории уже не ограничиваются только описанием и систематизацией фактов и явлений. Они прибегают к абстракции, вводят идеализации. Так, в молекулярно-кинетической теории и оптике используются понятия идеальный газ, световой луч, являющиеся по сути идеализациями, хотя их связь с эмпирическим материалом очевидна. Подобного рода теории Эйнштейн называл «феноменологической физикой». «Этот вид физики, - писал он, - характеризуется применением, насколько это возможно, весьма близких к опыту понятий»¹. Впрочем, как отмечал Эйнштейн, именно такой себе представляли физику многие современники Максвелла, считая, что конечная цель физики - определение взаимной зависимости всех состояний и констант вещества - может быть достигнута из опыта чисто индуктивным путем, на основе сравнительного контакта используемых понятий и опыта. Но благодаря глубокому проникновению механики Ньютона в «тело» науки физике удалось выйти за рамки феноменологических представлений, что нашло свое выражение в кинетической теории газов, установившей логическую связь между явлениями, не имеющими абсолютно ничего общего с точки зрения опыта.

Эйнштейн А. Физика и реальность // Эйнштейн А. Собрание научных трудов.

Т. 4. - С. 210.

Этот пример из истории физики хорошо показывает, каким образом определенные научные представления, которые первоначально строились феноменологически, в ходе своего дальнейшего развития переводились на чисто теоретическую основу, значительно отдаленную от опыта. Теперь ученые имели дело с нефеноменологическими теориями, позволяющими не только описывать и систематизировать явления, их свойства и отношения, но и раскрывать сущность исследуемого объекта, присущие ему внутренние закономерности. Но, как справедливо заметил отечественный методолог науки И.Д. Андреев, «даже и тогда, когда теория достигает высоких научных вершин, превращается в содержательную теорию, она продолжает сохранять некоторые черты, особенности феноменологической теории, из которой она генетически вышла»¹.

Таким образом, нельзя провести четкую границу между эмпирическим и теоретическими этапами в становлении научного знания. Можно говорить лишь о преобладании эмпирического этапа в начальной стадии и теоретического - в последующей. Феноменологические теории являются как раз тем звеном в длинной структурной цепочке научного знания, которое органически связывает между собой эмпирический и теоретический уровни. В этом смысле существование таких теорий на определенной стадии развития науки не только допустимо, но и необходимо. Они оказываются весьма полезными и в тех случаях, когда отсутствует более фундаментальная теория, объясняющая определенный круг явлений. Хотя по глубине анализа феноменологические теории значительно уступают нефеноменологическим, но у них есть целый ряд явных преимуществ: простота, непосредственная связь с эмпирическим материалом и т.д.

9.2. ТЕОРЕТИЧЕСКОЕ ЗНАНИЕ

Несмотря на то что феноменологические теории органически связывают эмпирический и теоретический уровни научного знания, все же между последними существует такое качественное различие, что говорить о логической выводимости одного из другого не приходится. Они во многом принципиально отличаются. Прежде всего, у них различные онтологические основания: эмпирическое знание, как было

¹ Андреев И.Д. Теория как форма организации научного знания. - М.: Наука, 1979. - С. 91.

показано выше, имеет дело с реальными объектами, теоретическое же, как будет показано далее, - с идеальными объектами. Первое всегда обращено вовне сознания, на реальный мир, второе - вовнутрь сознания, т.е. является знанием рефлексивным. Эмпирическое знание - результат деятельности рассудка, оперирующего непосредственно к эмпирическому миру, теоретическое же - разума, а он, как высшая творческая познавательная способность, есть нечто самодостаточное в себе и для себя. Уже эта онтологическая автономность разума обусловливает генетическую независимость теоретического знания, продуктом которого оно является, от знания эмпирического. Последнее находит свое выражение в фундаментальной в этом отношении методологической установке, которая прямо противостоит стандартной, т.е. позитивистской, концепции, выводящей науку непосредственно из фактов, а именно: теория ни в каком смысле не выводится из эмпирических фактов, т.е. не возникает из фактов и опыта. Она может возникнуть из чего угодно, но только не из фактов и опыта. Это утверждение нашло свое основательное подтверждение в реальной истории науки.

Рассмотрение теоретического знания логично было бы начать с реконструкции его онтологии. Онтологической базой теоретического мышления являются теоретические объекты, именуемые обычно идеализированными, поскольку они есть продукт процесса идеализации. В отличие от эмпирических объектов, представляющих собой абстракции, в которых фиксируются признаки, качества реальных предметов опыта, теоретические объекты относятся к разряду объектов, которые не существуют и не могут в принципе существовать как реальные объекты. Они представляют собой продукт процесса идеализации путем мысленного отвлечения от некоторых свойств реальных предметов и отношений между ними или, напротив, наделения предметов не присущими им свойствами с целью более глубокого и адекватного постижения реальности.

Процесс создания теоретического объекта может осуществляться различными способами. В науке, как и в обыденной жизни, очень широко применяется логическая операция абстрагирования, в процессе которой осуществляется мысленное отвлечение от некоторых сторон, свойств исследуемых предметов и их отношений, не представляющих интерес для исследователя «здесь» и «теперь». Ближайший ученик и друг Я. Фриза, один из наиболее последовательных кантианцев, Эрнст Фридрих Апельт (1812-1859) вполне справедливо назвал

абстрагирование методом отыскания принципов, ибо «сложное частное стоит всегда раньше перед нашим сознанием, чем менее сложное общее. Обособленное обладание последним всегда достается разуму только через абстракцию»¹. Абстрагирование позволяет «схватить» объект в его сущностной основе.

Итак, абстрагирование играет огромную роль в научном исследовании, поскольку ученый, не имея возможности держать в поле своего зрения все детали какого-нибудь явления, обращает внимание на те обстоятельства, которые представляют для него интерес. Таким образом, как справедливо отмечает в этой связи Э. Мах, «первая задача исследователя - выделить мысленно при помощи сравнения различных случаев обстоятельства, зависящие друг от друга, а все, от чего исследуемое, по-видимому, не зависит, отбросить, как нечто для преследуемой цели побочное или безразличное»².

Итак, для того чтобы представить изучаемую реальность как единый целостный объект, исследователю необходимо выделить, акцентировать интересующие его свойства и отношения, объединить их в некоторую систему, позволяющую представить данную реальность как некую самостоятельную, самодостаточную целостность, существующего и функционирующего по своим собственным законам.

Нередко ученый в своей практике вынужден для конструирования теоретического объекта прибегать к противоположной абстрагированию операции конкретизации, заключающейся в наделении изучаемых им объектов отсутствующими свойствами и отношениями или в мышлении присущих им свойств в предельном случае.

Очень сходной, по крайней мере внешне, с процедурой абстрагирования является идеализация, под которой обычно понимается процесс конструирования неосуществимых в реальности объектов, превращенных в сознании исследователя в особый предмет мысленного анализа. Идеализация как процесс мысленного конструирования позволяет представить «явление в чистом виде» в форме идеализированного объекта. Примерами таких идеализаций могут быть «материальная точка», «геометрическая линия», «геометрическая плоскость» в математике, «идеальный газ», «абсолютно черное тело», «абсолютный вакуум», «идеальная паровая машина» в физике, «товар» в экономической теории, «идеальные типы» в социологии и т.п.

Apelt E.-F. Die Theorie der Induktion. Leipzig, 1854. - S. 59. Мах Э. Познание и заблуждение. - М., 2003. - С. 152 - 153.

Наряду с процессами абстрагирования и идеализации для конструирования теоретического объекта исследователи применяют и такую процедуру, как формализация, представляющую «процесс овеществления абстрагирующей деятельности человека в знаковую систему (язык)»¹. Знаковая деятельность хотя и является типом деятельности, оперирующей чувственно-конкретными объектами, тем не менее она абстрактна в двояком смысле: с одной стороны, знак и система знаков - это не конкретные объекты во всей их полноте, а лишь абстрактные, взятые с отдельных сторон; с другой - в рамках знаковой системы можно абстрагироваться от предмета, репрезентируемого знаком. Тем самым она приобретает некоторую самостоятельность и свою внутреннюю логику развития.

Знаковая форма, посредством которой отображается структура и содержание теоретических объектов, в свою очередь выражается при помощи разнообразных искусственных языков, именуемых обычно формализованными. Их применение имеет большую познавательную и эвристическую ценность, а именно они позволяют в полном объеме обозревать определенную область проблем, избегать неоднозначности терминов, систематизировать содержание и конкретизировать логическую структуру теории, уточнять неясности, прослеживать логическую зависимость между различными положениями теории, вскрывать ранее не известные свойства исследуемых объектов.

Понимаемый таким образом процесс формализации находит свое явное выражение при построении таких абстрактных объектов, как математические. Формалистическая природа математики очевидна, ибо математический язык, посредством которого выражаются математические объекты, имеет чисто символическую форму, а само математическое знание принимает вид исчисления, формальной системы.

Другим не менее важным способом конструирования теоретических объектов является введение их по определению. Этот способ широко используется в основном в математике (введение иррациональных и комплексных чисел, разного рода объектов в математической логике) и частично в теоретической физике (физике элементарных частиц).

Начиная с Галилея, в науке стали часто прибегать к такому методу построения теоретических объектов, как мысленный (воображаемый) эксперимент, представляющий собой специфический способ

¹ Грязнов Б.С. Логика, рациональность, творчество. - М.: Наука, 1982. - С. 66.

конструирования идеализированных, т.е. неосуществимых, ситуаций и состояний. Особенность его состоит в том, что, будучи только мысленным представлением операций с воображаемыми объектами, он позволяет исследователю превратить воображаемую ситуацию в наглядную, в частности сделать чувственно-наглядными используемые в эксперименте идеализированные объекты и процессы, наполнить конкретным содержанием понятийный аппарат теории. Наряду с идеализированными объектами и процессами в мысленном эксперименте используются мысленные модели, функция которых состоит в упрощении, идеализации, замещении реальных объектов.

Как свидетельствует история науки, мысленные эксперименты могут использоваться учеными с разными целями. Так, К. Поппер выделял с точки зрения целевого предназначения следующие типы мысленных экспериментов: критические, эвристические, апологетические и доказательные. Наиболее известными примерами критического использования мысленных экспериментов в истории науки являются мысленный эксперимент Галилея о скорости движения тяжелых и легких тел, направленный против аристотелевской теории движения, мысленный эксперимент Эйнштейна-Подольского- Розена против копенгагенской интерпретации квантовой механики и т.д. Примером эвристического мысленного эксперимента могут служить широко известный эксперимент Эйнштейна с лифтом, падающим с ускорением, а также цикл Карно в термодинамике. В качестве примера апологетического мысленного эксперимента можно привести опыты с измерительными стержнями и часами, которые в специальной теории относительности привлекались в иллюстративных и объяснительных целях, в квантовой теории к ним прибегали с целью защиты. Но наиболее характерным среди этого типа мысленных экспериментов является знаменитый воображаемый микроскоп В. Гейзенберга, в который можно «наблюдать» электроны и «измерять» либо их положения, либо их импульсы. К доказательным мысленным экспериментам можно отнести эксперимент Галилея с кораблем, при помощи которого обосновывается справедливость принципа относительности, или знаменитый «парадокс» близнецов в теории относительности, доказывающий замедление времени.

Как известно, высшей, наиболее сложной и развитой формой выражения научных знаний выступает научная теория, представляющая собой логически организованную систему высказываний о некотором классе идеальных объектов, их свойствах и отношениях.

Будучи сложной системой научного знания, теория включает в себя целый ряд иерархических элементов, представляющих собой более простые формы выражения знаний.

К основным и наиболее важным элементам научной теории относятся научные принципы, которые образуют ее ядро и определяют основное содержание. Они представляют собой как бы верхний этаж теории на ее иерархической лестнице. Следующий ее этаж составляют теоретические (фундаментальные) законы, значение которых состоит в том, что они выражают существенные, устойчивые, повторяющиеся и необходимые связи между явлениями, охватываемыми данной теорией. Третий уровень - это логическая основа теории, включающая научные понятия, суждения, множество правил логического вывода и доказательства. И, наконец, в основание этой сложной конструкции научной теории кладется исходная эмпирическая база, в состав которой входят все известные факты данной области действительности, результаты проведенных экспериментов и т.п. Рассмотрим кратко данные элементы.

Принцип как исходный пункт, основополагающее первоначало научной теории органически связывает все ее другие элементы в единое целое, в стройную систему, т.е. он выполняет синтезирующую функцию, подчиняя себе все другие элементы. В свою очередь каждый из элементов теории раскрывает, характеризует ее фундаментальный принцип, и в своей совокупности они теоретически обосновывают его всесторонне, что делает возможным привести теорию к единой стройной системе.

Будучи основой, исходной точкой теории, принцип все же не дан исследователю в готовом виде в самом начале создания теории. Прежде чем сформулировать научный принцип и положить его в основу создаваемой теории, ученый вынужден проделать порой длительный и сложный путь исследования явлений той или иной области реальности, охватываемых данной теорией. Формирование же последней происходит лишь после того, как найден принцип, образующий ее основу, а весь предшествующий период исследования является подготовительным, в ходе которого создается указанный принцип. На это обстоятельство особое внимание обращал А. Эйнштейн: «Для применения своего метода теоретик в качестве фундамента нуждается в некоторых общих предположениях, так называемых принципах, исходя из которых он может вывести следствия. Его деятельность... разбивается на два этапа. Во-первых, ему

необходимо отыскать эти принципы, во-вторых, - развивать вытекающие из этих принципов следствия. Здесь (в установлении принципов. - Прим. авт.) не существует метода, который можно было бы выучить и систематически применять для достижения цели. Исследователь должен, скорее, выведать у природы четко формулируемые общие принципы, отражающие определенные общие черты огромного множества экспериментально установленных фактов... До тех пор, пока принципы, могущие служить основой для дедукции, не найдены, отдельные опытные факты теоретику бесполезны, ибо он не в состоянии ничего предпринять с отдельными эмпирически установленными общими закономерностями. он застывает в беспомощном состоянии перед единичными результатами эмпирического исследования до тех пор, пока не раскроются принципы, которые он сможет сделать основой для своих дедуктивных построений»¹. Ту же самую мысль проводил и М. Планк: «С тех пор как существует физическая наука, высшей целью ее достижений было установление такого единого простого принципа, который охватывал бы все наблюдаемые и доступные наблюдению явления природы и дал бы возможность вычислить на основании известных фактов прошедшие и в особенности будущие события»².

Таким образом, «здание» научной теории воздвигается на основе и посредством научных принципов, связывающих между собой теоретические законы, при помощи которых, в свою очередь, приводится в единую систему множество разрозненных фактов. Тем самым научные принципы позволяют, говоря словами Маха, «экономить мышление».

Но какова природа научных принципов? Исходя из того факта, что одна и та же совокупность данных эксперимента или наблюдения может быть описана с помощью различных теоретических конструкций, значит, могут быть созданы эквивалентные теоретические системы, основанные на разных принципах, Эйнштейн недвусмысленно указывал на конвенциональную и априорную природу научных принципов. В связи с этим он писал: «То, что здание нашей науки покоится и должно покоиться на принципах, которые сами не вытекают из опыта, конечно, нужно принять без всяких сомнений. аксиоматическая основа теоретической физики

Эйнштейн А. Собр. трудов в 4 т. Т. 4. - С. 14-15. ² Планк М. Единство физической картины мира (Сборник статей). - М.: Наука, 1966. - С. 85.

не может быть извлечена из опыта, а должна быть свободно изобретена.»¹.

В отличие от научных принципов фундаментальные (теоретические) законы имеют условный онтологический статус, т.е. в какой-то мере они зависят от характеристик бытия. Эта зависимость оказывается важнейшей предпосылкой для понимания формирования научного закона, в котором фиксируются способ и форма представления объективных связей бытия в научной картине мира. Но наряду с этим теоретические законы обладают относительной независимостью от характеристик бытия, обусловленной их априорной природой, тонко подмеченной еще И. Кантом. Как известно, великий кенигсбергец исходил из того, что законы вносятся рассудком априори в природу, навязываются, диктуются ей: «рассудок не черпает свои законы (a priori) из природы, а предписывает их ей»².

Априорный характер теоретических законов предполагает для адекватного их понимания рассмотрение этих законов в контексте всей теоретической системы, неотъемлемой частью которой они являются. Именно априорной нагруженностью теоретические законы принципиально отличаются от эмпирических, содержащих эмпирические термины, т.е. относящиеся к наблюдаемым величинам. Теоретические законы оперируют теоретическими терминами, т.е. не относящимися к наблюдаемым величинам, так как они являются законами о теоретических, следовательно, ненаблюдаемых объектах. Подобно эмпирическим законам, которые объясняют наблюдаемые научные факты и предсказывают факты ненаблюдаемые, теоретические законы объясняют сформулированные эмпирические законы и позволяют выводить новые эмпирические законы.

Принципиальное различие между эмпирическими и теоретическими законами обнаруживается в решении одной из основных проблем методологии науки - проблемы обоснования. Если эмпирический закон может быть обоснован посредством наблюдения отдельных фактов, то для обоснования теоретического закона, оперирующего ненаблюдаемыми объектами, такой способ неприемлем. Последний нельзя обосновать путем обобщения фактов и наблюдений. Такая теория может возникнуть лишь дедуктивным путем. Она выдвигается не в качестве обобщения фактов, а как гипотеза, из которой затем выводятся эмпирические законы, а они, в свою очередь, проверяются

¹ Эйнштейн А. Указ. соч. - С. 68, 184.

² Кант И. Собр. соч. в 8 т. Т. 4. - М.: ЧОРО, 1994. - С. 80.

путем наблюдения фактов. Подтверждение таких выводных законов обеспечивает подтверждение теоретическому закону.

Таким образом, в отличие от эмпирических законов, подтверждение которых является более непосредственным, подтверждение теоретических законов происходит косвенным образом, потому что оно имеет место только через подтверждение эмпирических законов, выведенных из теории. Получившие свое подтверждение теоретические законы в процессе развития науки не опровергаются, а изменяется только область их приложений. Примерами могут служить законы ньютоновской механики: область их применения с созданием неклассической физики была ограничена макромиром, или евклидова геометрия, аксиомы и постулаты которой сохраняют свой смысл только на плоскости.

В этом процессе обоснования теоретических законов предпочтение отдается более общей теории, так как из нее можно вывести множество разнообразных эмпирических законов как уже известных, так и новых, которые могут быть подтверждены с помощью последующих проверок¹. Если это существует, тогда можно говорить, что теория обеспечивает возможность предсказания новых эмпирических законов.

Именно в возможности новой теории предсказывать новые эмпирические законы Р. Карнап усматривал ее важнейшее значение. Так, революционный характер теории относительности он связывал как раз с тем, что она привела к новым эмпирическим законам, которые впервые объяснили такие явления, как движение перигелия Меркурия и отклонение светового луча вблизи Солнца. «Эти предсказания, - по словам Карнапа, - показали, что теория представляет нечто большее, чем только новый способ выражения старых законов. Действительно, эта теория обладает огромной предсказательной силой. Следствия, которые могут быть выведены из теории Эйнштейна, еще далеко не исчерпаны»².

Переходя к третьему структурному уровню научной теории, следует в первую очередь обратить внимание на такую важнейшую

¹ Следует заметить, что в силу того, что эмпирические законы содержат эмпирические термины, а теоретические - только теоретические термины, то непосредственное выведение эмпирических законов из теоретических невозможно. Для этого необходимы некоторые дополнения теоретических законов, к которым, например, Карнап относил правила, именуемые им правилами соответствия, а П. Бриджмен - операциональными правилами, связывающими теоретические термины с наблюдаемыми терминами.

² Карнап Р. Философские основания физики. - М., 1991. - С. 309.

логическую основу теории, как научные понятия. Из всех логических составляющих теории научные понятия оказываются определяющими, ибо и принципы, и научные законы, и идеализированные объекты включаются в теорию, лишь будучи представленными в форме понятий. «Понятия, - как тонко и точно подметил известный отечественный методолог науки А.Ф. Зотов, - это как бы "невидимая часть спектра", инфраструктура теории»¹.

Понятия являются важной формой выражения научных знаний, поскольку в них как бы аккумулируются все знания о сущностных свойствах предметов, явлений, процессов, а также закрепляются наиболее важные связи и закономерности. Все научные данные, эмпирический базис теории, составляющие ее основное содержание, концентрируются, как в фокусе, в научных понятиях.

Кроме того, эти понятия играют огромную роль в создании научной теории, являющейся продуктом процесса сложнейших логических операций, в результате которых и получается логически стройная теоретическая система. В этом процессе научным понятиям отводится решающая роль, ибо ни один мыслительный акт не осуществляется без понятий. С такой точки зрения они представляют собой те первичные структурные образования, из которых складывается всякий мыслительный акт. И чем совершеннее научные понятия, входящие в структуру той или иной теории, чем глубже, адекватнее соответствуют они исследуемой реальности, тем совершеннее мыслительный акт, а значит, и теория как его продукт.

Таким образом, зрелость научной теории в значительной степени зависит от зрелости и совершенства научных понятий. Более того, если обобщить эту зависимость, то можно без преувеличения сказать, что придание соответствующей отрасли научного знания статуса подлинной науки напрямую связано с наличием у него развитого, совершенного понятийного аппарата. Наличие системы развитых фундаментальных научных понятий оказывается решающим критерием и показателем для определения той или иной системы научных знаний в качестве науки. Это методологическая мысль приобретает особую остроту именно сегодня, когда среди научного сообщества стало очень модным поспешно объявлять и именовать наукой только что зародившееся новое научное знание, не до конца еще «созревшее» и не приобретшее развитого понятийного аппарата. Так, в последнее время возник целый ряд «новых наук» (например, экология), не

¹ Зотов А.Ф. Структура научного мышления. - М.: Политиздат, 1973. - С. 131.

отвечающих тем необходимым требованиям, которые предъявляются традиционно методологическим мышлением к подлинной науке. Перефразируя известные слова великого И. Канта, можно сказать, что в том или ином научном знании столько науки, сколько в ней развитого понятийного аппарата.

Вместе с изменением, развитием, непрерывным совершенствованием научных понятий в процессе формирования науки происходит развитие, совершенствование научных теорий, в состав которых они входят. Можно даже сказать, что история создания и развития многих известных фундаментальных научных теорий была, в сущности, историей формирования и развития ее наиболее всеобщих научных понятий. Например, история большинства фундаментальных физических теорий представляет собой историю развития таких фундаментальных физических понятий, как «атом», «физическая реальность», «физическое пространство», «физическое время» и т.п. Постоянно развиваясь и совершенствуясь, научные понятия позволяют глубже и всесторонне исследовать соответствующие предметы, процессы, раскрыть их сущность.

Таким образом, научные понятия, являясь своеобразным сгустком, фокусом научных знаний и важнейшей логической формой мышления, играют значительную роль в формировании и развитии теорий. Овладев понятийным аппаратом научной теории, ученый получает возможность, с одной стороны, свободно ориентироваться в исследуемой им области и адекватно осмысливать происходящие в ней процессы, а с другой - представить логическую стройность и замкнутость теоретической системы.

Но для полноты постижения логической стройности теоретической системы необходимо выполнение еще одного важнейшего требования, которому должна отвечать научная теория, - минимизации теории, или «внутреннего совершенства», как его обычно именовал Эйнштейн. Данный критерий означает, что для того, чтобы теория была логически стройной, непротиворечивой, замкнутой, в ее основание должно быть положено минимальное количество исходных понятий, идей, из которых все остальные ее элементы выводятся в качестве следствий из них. Требование минимизации теории выдвигается прежде всего в отношении так называемых дедуктивных, в особенности аксиоматических, теорий, которые обычно подвергаются формализации, выражаются в математических символах и формулах.

Будучи включенными в теоретическую систему, понятия образуют своего рода иерархии. Место понятия в системе определяется его «теоретическим окружением», значением для данной науки. С точки зрения важности научные понятия могут быть подразделены на фундаментальные и частные. Первые отражают общие закономерности исследуемого данной наукой предмета и имеют отношение ко всем ее теориям, а вторые - отдельные стороны, моменты изучаемого данной наукой предмета и относятся только к отдельным ее теориям. В качестве примера фундаментальных понятий можно привести введенное Дж. Максвеллом в электродинамику понятие электромагнитного поля, посредством которого он установил связь между электрическими и магнитными телами, а также сформулировал основные электродинамические законы и построил новую физическую теорию, названную им теорией электромагнитного поля.

Фундаментальные понятия имеют для науки особое значение, поскольку, как свидетельствует история науки, пересмотр фундаментальных понятий нередко приводит к смене научных картин мира, стилей научного мышления и в целом к революционным преобразованиям самой науки. Так, анализ и пересмотр Эйнштейном ньютоновских понятий абсолютного пространства и времени привел к теории относительности, имевшей далеко идущие последствия, прежде всего, для решения так называемой «космологической проблемы». Результатом всего этого было создание релятивистской космологии, коренным образом изменившей традиционные представления человека о сущности, возникновении и развитии Вселенной.

Вышесказанное дает основание полагать, что наряду с теоретикопознавательной функцией, выражающейся, прежде всего, в том, что понятия есть, как точно подметил В. Гейзенберг, «первая предпосылка познания явлений природы»¹. А также в более глубоком объяснении исследуемой действительности и возможности предсказывать новые факты и явления, фундаментальные понятия осуществляют ряд методологических функций. Отечественный методолог науки Г.И. Рузавин выделяет среди них следующие.

Первая из них состоит в объяснении эмпирических обобщений и законов. При этом адекватность объяснения зависит в первую очередь от характера и уровня используемых в теории понятий.

Вторая методологическая функция заключается в способности теоретических понятий расширять знания посредством введения новых

¹ Гейзенберг В. Шаги за горизонт. - М.: Прогресс, 1987. - С. 91.

понятий. Будучи посылками теорий, эти новые понятия дают возможность логически вывести не только уже известные факты и эмпирические законы, но еще и неизвестные Тем самым благодаря использованию теоретических понятий оказывается возможным предсказание новых фактов и событий.

Третья методологическая функция заключается в том, что понятия могут использоваться для систематизации теоретического знания, поскольку в них фиксируются свойства, присущие исходным объектам теории.

Четвертая методологическая функция научных понятий связана с развитием научного знания. Как известно, развитие науки, особенно на этапе ее революционных преобразований, сопровождается существенным изменением понятийного аппарата. В ходе научных революций значение одних понятий переосмысляется, модифицируется, значение других - уточняется, третьи же - полностью отбрасываются и заменяются новыми.

Пятая методологическая функция теоретических понятий сводится в основном к эвристическим и прагматическим факторам. К таковым Г.И. Рузавин относит простоту и удобство теории, которые достигаются с помощью применения понятий.

Можно сказать, что в исходных понятиях теории как бы фокусируется, аккумулируется вся важнейшая информация, что значительно облегчает ее хранение и преобразование¹, а также обеспечивает функционирование теории как целостной, единой системы.

9.3. МЕТОДЫ ПОСТРОЕНИЯ НАУЧНОЙ ТЕОРИИ

В современной методологии науки принято выделять целый ряд способов построения научных теорий. Это многообразие обусловлено исторически меняющимся характером идеалов теоретического знания, конкретно-историческими возможностями его проверки, разной степенью абстрактности теорий и т.п.

Среди различных способов построения научных теорий особо выделяется гипотетико-дедуктивный метод, являющийся одновременно и одним из важнейших методов научного познания. Его истоки восходят к эпохе становления классической науки, в част-

См.: Рузавин Г.И. Научная теория. Логико-методологический анализ. - М.:

Мысль, 1978. - С. 100-103.

ности к исследованиям Галилея, а относительное завершение его становления и развития - к фундаментальному труду И. Ньютона «Математические начала натуральной философии», представляющему собой образец построения теории механики как гипотетикодедуктивной системы. Успех этого метода в классической механике, а также влияние и популярность идей Ньютона стимулировали его широкое распространение за пределы физики.

В методологическом плане гипотетико-дедуктивный метод может рассматриваться как результат преодоления двух крайних позиций в классической фундаменталистской методологии: дедуктивнорационалистической концепции, в частности, Декарта, Лейбница, с одной стороны, и индуктивно-эмпиристской установки, например, Фр. Бэкона, - с другой.

Основным элементом гипотетико-дедуктивного метода выступает гипотеза, под которой, как правило, понимается предположение, высказываемое в отношении свойств, связей класса объектов определенной реальности. От обычного простого предположения научные гипотезы отличаются своей обоснованностью, что находит свое выражение в их способности удовлетворять методологическому требованию принципиальной проверяемости. Последняя означает, что научные гипотезы должны допускать возможность верификации (подтверждения) и фальсификации (опровержения). В свойстве фальсификации фиксируется основная особенность научной гипотезы - предположительный характер, что означает, что все ее положения характеризуются неполнотой их подтвержденности данными эксперимента и наблюдения, т.е. утверждения всегда открыты для критики.

Истинность или ложность гипотезы устанавливается последующей проверкой. Если она подтверждается, то приобретает статус истинного знания, в противном случае - отвергается как ложное предположение. Правда, в силу того, что любая гипотеза столкнется рано или поздно с опровергающими ее фактами, то подтверждение в процессе проверки следует расценивать не как показатель ее истинности, а только как подкрепление. А для большего подкрепления определенной гипотезы следует подвергнуть ее дополнительной проверке на прочность, т.е. пытаться эту гипотезу опровергнуть.

Выдвигаемые для разрешения проблемных ситуаций гипотезы должны отвечать следующим основным требованиям:

- научности, т.е. в ее основе должны лежать научные представления о реальности;

- согласованности представлений с научными фактами, законами и другими системами знаний, достоверность которых уже доказана;

- внутреннего совершенства, или максимума и минимума: продуктивной считается та гипотеза, исходные посылки которой составляют минимальное число и из которой дедуктивным путем может быть получено максимальное число разнообразных следствий;

- принципиальной верификации и фальсификации;

- теоретической (логическая связь исследуемой гипотезы с гипотезами какой-либо теории) и логической (формальная непротиворечивость) обоснованности;

- информативности (способность гипотезы объяснить соответствующий круг явлений действительности);

- предсказательности и т.д.

С логической точки зрения схема гипотетико-дедуктивного метода построения теории может быть представлена следующим образом: возникающая в науке проблемная ситуация ведет с необходимостью к постановке и формулировке проблемы, для решения которой выдвигается соответствующая гипотеза. Из нее затем дедуктивным путем выводятся следствия, которые проверяются путем сопоставления с эмпирическими данными.

Необходимость такой процедуры объясняется прежде всего тем, что выдвигаемая изначально для разрешения проблемной ситуации гипотеза, как правило, имеет высокую степень абстрактности и общности и наибольшую логическую силу. Поэтому содержащиеся в ней высказывания о свойствах, связях и отношениях определенного класса объектов не касаются непосредственно эмпирических данных. Для сопоставления с последними из общей гипотезы как из посылок выводится гипотеза меньшей степени общности, не столь удаленная от эмпирического базиса. Полученная посредством ряда логических выводов «меньшая» гипотеза и подвергается эмпирической проверке. Если она подтверждается эмпирическими данными, то это служит одновременно косвенным подтверждением и общей гипотезы, из которой логическим путем была выведена производная от нее гипотеза.

Таким образом, в структуре гипотетико-дедуктивного метода могут быть гипотезы разной степени общности, т.е. применяются разные виды гипотез. Именно различие в степенях общности гипотез и принимается большинством методологов науки в качестве основ-

ного критерия для их классификации. В соответствии с этим они делятся на: общие (данный тип гипотез касается всего класса объектов исследуемых объектов), частные (охватывают только некоторую часть класса объектов) и единичные (они высказываются о конкретном отдельном объекте).

Наряду с этой классификацией некоторые методологи науки, например отечественный исследователь И.П. Меркулов, выделяют с функциональной точки зрения в структуре гипотетико-дедуктивных теорий три группы гипотез: 1) логико-математические, конституирующие формальный аппарат теории; 2) семантические, которые намечают общие контуры модели теории; 3) гипотезы, выражающие наиболее важные специально-научные идеи теории¹. Наличием специально-научных гипотез (утверждений о законах) гипотетико-дедуктивные теории отличаются от аксиоматических, как правило, математических, теорий. Эти три группы гипотез играют огромную роль в построении научных теорий, а именно: без разработки новых специально-научных, математических и семантических гипотез невозможно движение от частных теорий к более абстрактным и фундаментальным теоретическим структурам.

Особое место в науке занимают так называемые гипотезы ad hoc (от лат. ad hoc - к этому, для данного случая), к которым ученые вынуждены прибегать в том случае, если выдвинутая для всего класса объектов общая гипотеза сталкивается с отрицательными фактами, т.е. с фактами, которые не могут быть ею объяснены. Для объяснения такого рода фактов и выдвигаются гипотезы ad hoc. И хотя по своей объяснительной силе этот тип гипотез уступает обычным гипотезам, ибо они предназначены для объяснения только аномалий, т.е. отрицательных фактов, и не обладают никаким дополнительным теоретическим содержанием по сравнению с исходной гипотезой, а также предсказательной силой, являющейся одной из важнейших и обязательных функций гипотез, все же они временно обеспечивают теории какой-то успех, позволяя согласовать ее с отрицательными фактами.

Безусловно, наличие в структуре научной теории ad hoc гипотез является показателем ее слабости, ибо оно противоречит критерию внутреннего совершенства или требованию минимизации теории.

¹ См.: Меркулов И.П. Метод гипотез в истории научного познания. - М.: Наука, 1984. - С. 154.

Поэтому из нескольких теорий ученый отдает предпочтение тем, в которых отсутствуют гипотезы ad hoc.

Несмотря на это, методологи науки указывают на значительную роль, которую играют гипотезы ad hoc в генезисе новых научных теорий, представляя его как логику развития такого рода гипотез. Так, в отличие от Поппера, который полагал, что гипотезы ad hoc следует устранять из «тела» науки и ученый должен препятствовать их появлению, И. Лакатос, напротив, подчеркивал, что новые идеи могут быть только ad hoc, новые теории появляются только способом ad hoc . Вслед за Лакатосом Фейерабенд отстаивает идею необходимости применения ad hoc гипотез в науке, указывая на их определяющую роль в возникновении новых теорий. В подтверждение этой своей позиции ученый обращается к истории науки, в частности к истории механики Галилея, и показывает, что традиционная интерпретация эксперимента с падением камня с башни в соответствии с аристотелевской динамикой означает попытку спасти эту динамику способом ad hoc . Галилей же, напротив, прибегал к ad hoc гипотезам в пользу новой теории.

В истории науки много примеров, когда ученые, сознательно нарушая методологические критерии внутреннего совершенства и простоты теории, вынуждены были в кризисной ситуации прибегать к помощи ad hoc гипотез с целью согласования научной теории с новыми данными наблюдений или результатами экспериментов.

По мнению И.П. Меркулова, в период научных революций гипотезы ad hoc могут рассматриваться в качестве отправного пункта формирования новых научных теорий. Это объясняется тем, что в период кризисного состояний теорий возникает множество несовместимых с ними фактов, появляются неустранимые в рамках существующих теорий парадоксы, для объяснения и устранения которых создается значительное число ad hoc гипотез. Среди гипотез такого рода преимуществом пользуются только те, посредством которых успешно преодолеваются возникающие трудности. Характерным признаком таких успешных ad hoc гипотез является их логическая несовместимость с некоторыми фундаментальными принципами теорий, в рамках которых они были разработаны¹. В качестве примера можно привести ту проблемную ситуацию, когда М. Планк предложил свою квантовую гипотезу, оказавшуюся, вопреки его ожиданиям, несов-

См.: Меркулов И.П. Указ. соч. - С. 163.

местимой с классической волновой теорией, развитой в свое время Гюйгенсом, Френелем и Максвеллом.

Логическая несовместимость ad hoc гипотез с существующими теориями обусловливает их относительную независимость от последних. Это преимущество ad hoc гипотез перед соперничающими гипотезами делает их основной движущей силой развития теоретического знания в период научных революций, а поиск новой с точки зрения концептуального содержания специально-научной гипотезы оказывается важнейшей задачей начального этапа научной революции.

Итак, можно вполне согласиться с выводом И.П. Меркулова, что «процесс перехода от старой научной теории к новой ...представляет собой серию смысловых, концептуальных сдвигов... Отправным пунктом этого процесса выступают выдвинутые в рамках старых научных теорий селективно ценные гипотезы ad hoc , которые задают общую «парадигму» движения знания в эпоху научных революций»¹. Именно в силу концептуального сдвига, которому подвергаются теории в ходе научной революции, можно объяснить их концептуальную несоизмеримость до и после научной революции.

Подводя общий итог реконструкции гипотетико-дедуктивного метода, можно сказать, что одно из его преимуществ состоит в том, что он позволяет явно фиксировать фундаментальные предположения теории, что, в свою очередь, создает благоприятные условия для их коррекции и критики, способствует выявлению слабых сторон теории, а также дает возможность наметить определенные перспективные пути ее дальнейшего развития. Следовательно, гипотетико-дедуктивный метод построения научных теорий предполагает изменение их структуры и в известной мере указывает путь к новым теориям.

Однако, несмотря на высокую эффективность и продуктивность гипотетико-дедуктивного метода, был обнаружен целый ряд познавательных ситуаций, «неудобных» для данного подхода. Первой из них стало научное объяснение. Дело в том, что вытекающая из гипотетико-дедуктивного метода схема научного объяснения не во всем согласовывалась с реальной практикой научного исследования. В частности, уязвимым для этого метода оказался вопрос о соотношении объяснения и предсказания. Это соотношение описывается в так называемом тезисе о симметрии объяснения и предсказания, принадлежащем Попперу, Гемпелю и Оппенгейму. Согласно этому

¹ Меркулов И.П. Указ. соч. - С. 184.

тезису объяснение и предсказание связаны отношением дедуктивного вывода: всякое предсказание обладает потенциальной объяснительной способностью, что фактически стирает всякое различие между ними. Для того чтобы отличить объяснение от предсказания, по-видимому, необходимы такие методологические средства, которыми не располагает гипотетико-дедуктивный метод.

Вторая уязвимая для данного метода познавательная ситуация связана с дедуктивной схемой научного объяснения теории, возникающей при анализе процесса редукции теории к некоторой новой, еще более общей теории. Согласно гипотетико-дедуктивному подходу, объяснение теории состоит из двух процедур: введения некоторых посылок, устанавливающих связи каждого понятия редуцируемой теории с понятиями теории, к которой осуществляется редукция, и дедукции законов редуцируемой теории из законов редуцирующей и вспомогательных посылок. Однако это схема оказалась чересчур далекой от реальной практики научного исследования.

Третья познавательная ситуация, послужившая камнем преткновения для гипотетико-дедуктивного метода, - ситуация проверки теории. Как уже отмечалось, гипотетико-дедуктивный метод не может гарантировать истинность теоретических утверждений, исходя из истинности эмпирических данных, а потому можно говорить лишь об их подтверждении. При этом анализ степени подтвержденности требует привлечения средств индуктивной логики, которая, по словам А.И. Печенкина, «способна выразить «передачу истинности» не сверху вниз (как гипотетико-дедуктивный подход), а снизу вверх, т.е. от эмпирических данных к теоретическим положениям»¹.

Таким образом, гипотетико-дедуктивный метод оказался вполне уязвимым со стороны различных познавательных ситуаций, что свидетельствует об ограниченности сферы его применения, его неуниверсальности. В какой-то мере эти недостатки гипотетикодедуктивного подхода методологи науки попытались компенсировать разработкой иных парадигм для построения научной теории.

Очень близким по своей структуре к гипотетико-дедуктивному методу является дедуктивно-аксиоматический метод, применяющийся, как правило, для построения математических теорий. Он получил распространение и оправдание в связи с развитием

Печенкин А.А. Гипотетико-дедуктивная схема строения научного знания и ее альтернатива // Теоретическое и эмпирическое в современном научном познании. - М.: Наука, 1984. - С. 26.

логико-математических наук. Данный метод позволяет представить содержательные утверждения логико-математических наук как следствия некоторого множества исходных предположений, каковыми выступают аксиомы. Аксиоматизация разрешает пользоваться в доказательствах лишь аксиомами и ранее введенными на их основе утверждениями. Впервые дедуктивно-аксиоматический метод был применен Евклидом в его «Началах», а в дальнейшем он широко использовался в школьной логике Пор-Рояля, авторы которой придали понятию «аксиома» значение самоочевидной истины. С развитием неевклидовых геометрий аксиомы приобрели статус предположений, что способствовало формированию современного понимания аксиоматического метода. Правда, если у Евклида аксиоматика была содержательной, то современная аксиоматическая теория носит формальный и модельный характер. А потому аксиоматические системы подобного рода часто называют формализованными системами, или исчислениями. В них содержательные рассуждения превращаются в некоторые операции с формулами по заранее предписанным правилам.

К формализованным аксиоматическим системам прибегают главным образом при исследовании логических оснований той или иной науки. Наибольшее распространение такие исследования получили в математике в связи с обнаружением парадоксов теории множеств. Кроме того, значительное место отводится формальным системам при создании искусственных (формализованных) языков, с помощью которых удается устранить неточности естественного языка.

Абстрактные аксиоматические системы получили наибольшее применение в современной математике, для которой характерен максимально общий подход к исследуемым предметам. Вместо того чтобы иметь дело с конкретными числами, функциями, линиями и тому подобными объектами, современный математик рассматривает различные множества таких абстрактных объектов, чьи свойства точно формулируются с помощью аксиом.

Если в целом характеризовать дедуктивно-аксиоматический метод, то среди его важнейших черт необходимо выделить следующие:

- формализм, выражающийся в том, что аксиоматическая система строится чисто формально, т.е. так, будто она не приспособлена специально к определенной модели;

- беспредпосылочность, означающую, что в аксиоматической системе аксиомы отличаются от других утверждений только тем,

что они не выведены, а берутся в качестве первичных недоказуемых в этой системе;

- наличие в аксиоматической системе правил вывода, анализ которых является предметом специальной логической теории;

- выводимость, под которой понимается выводимость аксиом или иных теорий в определенной логической системе, а это значит, что аксиоматически построенная теория отличается большей степенью общности, большей абстрактностью, чем теории, полученные с помощью дедуктивного метода в его традиционном понимании и относимые к какой-либо определенной предметной области.

Из данной характеристики ясно, что построенная с помощью аксиоматического метода аксиоматическая теория имеет в качестве своего предмета исследования не естественный объект, а «рафинированную», подвергнутую мыслительной обработке реальность, представленную в виде описания не отдельного, индивидуального объекта, а целого класса изоморфных между собой структур.

Таким образом, в отличие от гипотетико-дедуктивного метода, посредством которого в итоге из аксиом и теорем выводятся такие теоремы, которые непосредственно выражают экспериментальные данные (кстати, на этом основании к данному методу вынуждены прибегать не только в естествознании, но и в математике, когда перед математиками стоит задача интерпретировать аксиомы как некоторые гипотезы о реальном мире), аксиоматический метод имеет дело с абстрактными математическими структурами, что дает ему большое преимущество перед другими методами. Его преимущество обнаруживается, прежде всего, в математике, для которой он имеет не только фундаментальное значение, но им определяется ее существо. Так, в статье Н. Бурбаки «Архитектура математики» авторы пишут: «В своей аксиоматической форме математика представляется скоплением абстрактных форм - математических структур»¹.

Отечественный методолог науки Г.И. Рузавин связывает преимущества аксиоматического метода с тем, что, во-первых, он значительно расширяет границы применения математических методов; во-вторых, дает возможность глубже понять объект исследований, выделить в нем главное, понять единство и связь разных методов и теорий, что, в свою очередь, помогает раскрыть логическую структуру различ-

¹ Бурбаки Н. Архитектура математики // Математическое просвещение. - 1960. - ?5. - С. 112.

ных теорий; в-третьих, позволяет лучше контролировать ход наших рассуждений, добиваясь необходимой логической строгости;в-четвертых, выступает как метод исследования новых закономерностей, установления связей между понятиями и теориями, которые раньше казались обособленными друг от друга¹.

Одной из логических разновидностей гипотетико-дедуктивного метода считается метод математической гипотезы, или метод математической экстраполяции, который используется в науке как важнейшее эвристическое средство. Характеризуя суть этого метода, В.С. Степин пишет: «Для отыскания законов новой области явлений берут математические выражения для законов близлежащей области, которые затем трансформируют и обобщают так, чтобы получить новые соотношения между величинами. Полученные соотношения рассматривают в качестве гипотетических уравнений, описывающих новые физические процессы. Указанные уравнения после соответствующей опытной проверки либо приобретают статус теоретических законов, либо отвергаются, как несоответствующие опыту»².

В качестве гипотез этого метода выступают уравнения, как одна из наиболее распространенных форм выражения количественных зависимостей между различными величинами. Если изменить соответствующее уравнение, то из него можно получить несколько новых следствий, которые проверяются эмпирическим путем. По результатам проверки можно судить о правильности первоначально выдвинутого предположения или гипотезы, сформулированной в виде некоторого уравнения. В качестве примера математических гипотез можно привести такие фундаментальные из них, посредством которых была создана квантовая механика. Так, М. Борн и В. Гейзенберг взяли за основу квантовой физики канонические уравнения Гамильтона для классической механики, но вместо обычных чисел они ввели в эти уравнения величины иной природы - матрицы, построив таким путем матричный вариант квантовой механики. В отличие от них Э. Шредингер в качестве исходной гипотезы взял волновое уравнение классической физики, но иначе интерпретировал его члены, воспользовавшись для этого гипотезой Бройля о том, что всякой частице соответствует некоторый волновой процесс. Благодаря этой новой интерпретации появился волновой вариант квантовой механики.

См.: Рузавин Г.И. Методы научного исследования. - М.: Мысль, 1974. - С. 230 -

² Степин В.С. Становление научной теории. - Мн.: Изд-во БГУ, 1976. - С. 170.

231.

Из этих примеров видно, что наиболее важным в методе математической гипотезы служит перенос некоторой закономерности, выраженной в виде математического уравнения, с известной области явлений на неизвестную, что представляет собой типичный случай неполной индукции, посредством которой и осуществляется расширение знания в эмпирических науках.

Поскольку под экстраполяцией в методе математической гипотезы имеется в виду, как правило, перенос определенной математической зависимости, то наиболее общим понятием, охватывающим все типы отношений, изучающихся в математике, методологи науки считают понятие математической структуры. Такие структуры характеризуются, во-первых, наличием одного или нескольких отношений, в которых находятся ее элементы, во-вторых, формулировкой в аксиомах тех требований, которым должны отвечать эти отношения.

Рассматривая через призму математических структур математическую гипотезу, Г.И. Рузавин определяет последнюю как «экстраполяцию определенной математической структуры с изученной области явлений на новую, неизученную»¹. Перенос определенной математической гипотезы на новую, неисследованную область явлений, фактически означает, что эта структура будет сохраняться и в новой области. Справедливость этого предположения подтверждается тем, что из гипотезы можно вывести следствия, которые, как и она сама, нуждаются в определенных интерпретациях. Тем самым математическая гипотеза открывает возможность для поисков необходимой интерпретации, а в дальнейшем и построения теории. Именно в этом заключается ее эвристическая роль.

Наибольшее применение метод математической гипотезы находит сегодня в теоретической физике, ибо в ней ученый встречается с совершенно новым для него типом явлений, закономерность которых не может быть адекватно выражена с помощью образов и понятий, ставших для него привычными. А новыми, необходимыми для выражения этой реальности понятиями и образами он еще не располагает. Как известно, современная физика, т.е. физика микро- и -мегамира, в отличие от классической физики, оперировавшей наглядными образами и представлениями, имеет дело с ненаглядными, непривычными образами, по сути, теоретическими конструкциями, которые могут быть сформированы с помощью абстрактных методов современной математики. Сама специфика объектов современной

¹ Рузавин И.Г. Указ. соч. - С. 122.

физики обусловила поворот к новому способу построения картины физической реальности. Н. Бор предложил строить ее как «операциональную схему» исследуемых объектов, характеристика которых может быть выявлена в рамках данной системы. Подход Бора, по словам В.С. Степина, «заключался не в выдвижении гипотетических представлений об устройстве природы, на основе которых можно было бы формировать новые конкретные теоретические гипотезы, а в анализе схемы измерения, посредством которой может быть выявлена соответствующая структура природы»¹. Так, Н. Бор одним из первых сформулировал принцип квантово-механического измерения, в основе которого лежала соответствующая операциональная схема.

Рассмотренные выше основные методы построения научной теории в какой-то мере обусловливают существование разных типов теорий. Разумеется, типологизация научных теорий может осуществляться по различным основаниям: объекту исследования, логической структуре, методу изучения, глубине анализа и т.д. В отечественной методологической литературе предлагаются различные классификации. Так, Л.Б. Баженов и Г.И. Рузавин подразделяют все научные теории с точки зрения их структурного различия, а значит, и методов построения теорий на два больших класса: эмпирические (фактуальные) и логико-математические, которые, в свою очередь, также могут делиться на соответствующие типы по степени их развитости, зрелости. На основании этого критерия эмпирические теории делятся на: а) описательные (феноменологические), б) математизированные, в) дедуктивные. Математические же - на: а) аксиоматические теории теоретико-множественного уровня и б) логико-математические². Охарактеризую вкратце некоторые из них, в первую очередь, те, которые получили наиболее широкое распространение в истории науки.

Феноменологические теории непосредственно описывают определенную группу объектов, их эмпирический базис весьма обширен. Задача этих теорий - упорядочивание относящихся к ним фактов. Формулируемые в теориях этого типа общие законы представляют собой обобщение эмпирического материала. Их разрабатывают тогда, когда еще невозможно сформулировать общие законы явлений, поскольку последние либо чрезвычайно сложны, либо неизвес-

¹ Степин В.С. Указ. соч. - С. 175-176.

² См.: Баженов Л.Б. Строение и функции естественнонаучной теории. - М.: Наука, 1978. - С. 8-11; Рузавин Г.И. Научная теория. - С. 30-38.

тны общие законы. Примером такого типа теории служит эволюционная теория Ч. Дарвина.

Особенность математизированных теорий заключается в том, что в них конструируется особый идеальный объект, замещающий некоторый реальный объект. В этих теориях широко используются математические средства, в частности математические модели для описания и объяснения соответствующего эмпирического материала. К такого рода теориям относится большая часть теорий в физических науках, они имеют место в биологии, лингвистике, экономических науках, психологии, социологии и др. Для этих теорий характерен переход от качественных понятий к количественным понятиям (величинам) и связанное с этим широкое использование измерительных процедур.

Дедуктивные теории характеризуются тем, что их исходная теоретическая основа формулируется в самом начале, затем в теорию включаются лишь те утверждения, которые могут быть получены логически из этой основы. Дедуктивные теории строятся, как правило, в особых формальных языках. Решающую роль в них играет введение новых абстрактных объектов, к которым могли бы быть приложены исходные аксиомы. Хорошим примером таких теорий служат «Начала» Евклида. Они были исторически первым образцом аксиоматического способа построения научной теории.

Среди дедуктивных теорий принято выделять следующие виды:

- аксиоматические теории. В них ряд положений принимается без доказательства (аксиомы), входящие в них понятия являются неопределяемыми в данной теории, а все остальное знание выводится из аксиом по логическим правилам;

- конструктивные теории. В них до минимума сводятся принимаемые без доказательства утверждения, все объекты и утверждения теории вводят на основе конструирования;

- гипотетико-дедуктивные теории. Они удовлетворяют всем принципам аксиоматического построения, но отличаются от аксиоматических теорий тем, что в них исходные положения рассматриваются как гипотезы и обязательно наличествуют правила соответствия, с помощью которых связывают теорию с эмпирическими данными и осуществляют эмпирическую интерпретацию. Последней подвергается некоторое множество утверждений теории. Гипотетико-дедуктивные теории представляют собой идеал науки.

Что касается математических теорий, в частности аксиоматических и логико-математических, то в какой-то мере о них говорилось при реконструкции аксиоматико-дедуктивного способа и метода математической гипотезы построения научной теории.

Как известно, основное предназначение теории заключается в том, чтобы свести в единую систему все знания, накопленные в определенной области исследования. Системный характер теории находит свое конкретное выражение в тех функциях, которые осуществляются с ее помощью в процессе научного познания. Среди них методологи науки выделяют, прежде всего, описательную функцию. Кстати, в свое время позитивисты в лице Э. Маха, П. Дюгема и других ученых видели основное назначение научной теории как раз в описании. И это не случайно, если иметь в виду эмпирический характер их методологических установок.

Правомерность выделения описательной функции обусловлена тем, что положения эмпирических наук базируются на эмпирических данных и проверяются путем сопоставления с ними. Поэтому для естественных наук принципиальное значение имеют высказывания, характеризующие эти данные. Используемый при этом для описания язык наблюдения всегда является теоретически нагруженным. На это обстоятельство впервые обратил внимание еще П. Дюгем, когда писал: «Физический эксперимент есть точное наблюдение группы явлений, связанное с истолкованием этих явлений. Это истолкование заменяет конкретные данные, действительно полученные наблюдением, абстрактными и символическими описаниями, соответствующими этим данным на основании допущенных наблюдателем теорий»¹.

Описательная функция теории связана прежде всего с истолкованием показаний приборов, а также с описанием на языке теории, делающим возможным последующее установление экспериментальных законов.

Тесно сопряжена с описательной функцией объяснительная функция теории. Можно даже сказать, что описание есть первоначальное, не слишком строгое, вероятное объяснение того или иного явления. «Объяснить явления в мире нашего опыта, - отмечал К.Г. Гемпель, - ответить скорее на вопрос «почему?», чем просто на вопрос «что?», - одна из важнейших задач любого рационального

Дюгем П. Физическая теория. Ее цель и строение. Изд. 2-е, стереотипное. - М.: КомКнига, 2007. - С. 175.

исследования; в особенности, научное исследование в различных областях стремится выйти за пределы простого описания исследуемого явления к его объяснению»¹.

Объяснительная функция реализуется с помощью целого ряда приемов, помогающих раскрыть важнейшие свойства, связи и отношения объясняемого объекта. В качестве таких приемов могут выступать дедукция, аналогия, описание, сравнение, моделирование, объяснение через закон или систему законов науки и т.д. Объяснение строится с помощью высказываний, содержащихся в структуре теории. К ним относят как исходные, так и производные суждения, представленные в виде научных законов и понятийно-категориального аппарата.

По своей структуре объяснение всегда осуществляется в форме вывода или системы логических выводов, которые могут включать совокупность целого ряда приемов объяснения. Теоретическое объяснение состоит из основания и результата. В свою очередь само основание представлено двумя частями: первая часть - экспланандум, под которым понимается высказывание, описывающее объясняемое явление; вторая часть - эксплананс - класс таких высказываний, которые приводятся для объяснения данного явления. Первая часть представляет собой эмпирический закон, вторая - состоит из теории и некоторого другого эмпирического закона. Результат теоретического объяснения - установление отношения между объясняемым эмпирическим законом и теорией.

В зависимости от характера и содержания знания, содержащегося в экспланансе и экспланандуме, принято выделять три типа научного объяснения:

- гипотетическое объяснение (оно применяется в тех случаях, когда для объяснения фактов, противоречащих известным науке законам и теориям, прибегают к гипотезам);

- номологическое объяснение (для объяснения фактов или эмпирических обобщений используется, по крайней мере, один научный закон);

- теоретическое объяснение (в качестве эксплананса такого объяснения выступают не отдельные законы и гипотезы, а целая система взаимосвязанных законов, принципов и гипотез, т.е. либо теория в целом, либо ее концептуальное ядро).

Гемпель К.Г. Логика объяснения. - М.: Дом интеллектуальной книги, 1998. -

С. 89.

Вопреки известному афоризму О. Конта: «Знать, чтобы предвидеть», исключающему какую-либо связь между объяснением и предсказанием, история науки показывает, что они вовсе не исключают, а, наоборот, предполагают друг друга. Научная теория должна не только объяснять причину возникновения тех или иных фактов и явлений, но и предсказывать их, выявлять тенденции и закономерности будущих событий. Именно успех таких предсказаний оказывается решающим критерием для признания учеными новой теории, какой бы необычной она ни казалась на первый взгляд. Примером такой успешно предсказывающей теории является теория небесной механики на основе открытого Ньютоном закона всемирного тяготения, которая не только объяснила причины лунных и солнечных затмений, но и позволила совершенно точно определять их наступление в будущем. В качестве другого примера можно привести широко известный факт открытия планеты Нептун французским астрономом Левелье. Ее существование он предсказал по тем отклонениям, которые она вызвала в движении планеты Уран.

Предсказание может быть сделано на основании и закона, и гипотезы, и даже простого эмпирического обобщения. Однако подобного рода предсказания значительно уступают теоретическим по точности и объему характеристик будущих событий. Теория позволяет предсказать бесчисленное множество не только новых, неизвестных фактов, но и эмпирических законов. Иногда из нее можно вывести и важные теоретические закономерности. Например, закон о взаимосвязи между массой и энергией (E=mc²) был получен с помощью логико-математических методов из общих постулатов теории относительности.

С логической точки зрения формальная структура научного предсказания совпадает со структурой объяснения. Как правило, предсказание представляет собой рассуждение, имеющее форму дедуктивного вывода, посылками которого служат, во-первых, некоторые общие утверждения (эмпирические обобщения, законы, теории) и, во-вторых, частные утверждения, характеризующие условия применения общих положений к частным случаям. Заключение относится к фактам и явлениям, до сих пор неизвестным.

По характеру информации, служащей основой для предсказания, и степени достоверности заключения принято выделять три основных типа научных предсказаний, совпадающих по форме и сути с типами научных объяснений:

- предсказания, опирающиеся на индуктивные обобщения (они представляют собой гипотезы, посылками которых служат результаты систематических наблюдений или специально поставленных экспериментов);

- номологические предсказания (представляют собой логический вывод, или дедукцию, где в качестве посылки встречается, по крайней мере, один закон науки);

- теоретические предсказания (они опираются не на отдельные законы, а на целую систему объединенных в рамках теории законов, принципов и гипотез, что обеспечивает им наибольшую степень достоверности).

Из осуществленной выше реконструкции сути и типов научных предсказаний видно, что имеющаяся между объяснительной и предсказательной функциями тесная связь обнаруживается прежде всего в тождественности их логических структур. Правда, иногда в методологической литературе встречаются попытки противопоставлять объяснение и предсказание. Основанием для такого рода попыток служит противопоставление описания и объяснения. Если теория понимается лишь как описание, тогда ее предназначение заключается только в предсказании новых фактов, значит, отрицается объяснительная функция теории и признается лишь предсказательная. Такое субъективистское истолкование сущности теории можно найти у издателя труда Н. Коперника «О вращении небесных сфер» Осиандера, который в своем знаменитом предисловии предлагал понимать теорию Коперника не как объясняющую, а лишь как удобную для расчета, предсказания математическую конструкцию.

В связи с выделением описательной и объяснительной функций научной теории некоторые методологи науки не считают необходимым рассматривать систематизирующую функцию в качестве самостоятельной функции, хотя с ней связано в определенном смысле существо теории.

Систематизирующая функция научной теории определяется синтетическим характером научного знания. Важнейшим в систематизации результатов научного познания всегда было стремление достичь такого единства научного знания, которое Эйнштейн называл «внутренним совершенством» теории: стремление объяснить максимальное число фактов с помощью минимального числа основных понятий, принципов, законов.

Возможность систематизации знания зависит от уровня развития соответствующей науки, который обусловливается степенью ее тео-

ретической зрелости. Последняя, в свою очередь, определяется тем, насколько глубоко раскрывают ее теории сущность исследуемых объектов. Но систематизирующая функция теории проявляется даже на этапе становления, когда уже с помощью эмпирических законов становится возможным систематизировать значительное число экспериментально установленных фактов. На этом этапе теория обобщает разные эмпирические законы и гипотезы. С формально логической точки зрения такая систематизация выражается в том, что известные эмпирические законы, равно как и многие новые законы, выводятся в качестве логических следствий из более общих теоретических законов, принципов, допущений.

Другим аспектом выражения систематизирующей функции является, по словам Л.Б. Баженова, «присущая теории "тенденция к экспансии"»¹. Формируясь на базе нового эмпирического материала, фундаментальные теории со временем «начинают проникать в сферу компетенции других уже существующих теорий (научных дисциплин), вызывая их более или менее радикальную перестройку»². В качестве примера можно указать на те следствия, которые имела теория относительности для развития всей физической науки. Как известно, ее создание привело к появлению целого ряда релятивистских разделов физической науки: релятивистской термодинамики, релятивистской космологии. Такую же экспансию совершила и квантовая механика, распространив свои фундаментальные положения на область химии, физики твердого тела.

Третий аспект проявления систематизирующей функции связан с тем, что наиболее фундаментальные теории со временем оказываются такими успешными, что, проникая в запредельные для себя сферы, воздействуют на формирование стиля мышления той или иной культурной эпохи тем, что определяют его методологическую парадигму. Хорошей иллюстрацией в этом плане является ньютоновская механика, она была на протяжении нескольких веков методологической базой не только классической науки, но и культуры в целом, что и нашло свое выражение в так называемом механицистском стиле мышления данной эпохи. А по мнению Э. Шредингера, всякий стиль мышления как дыхание эпохи, «хорошая доля духа времени» и есть отражение высших уровней систематизации научного знания.

Баженов Л.Б. Указ. соч. - С. 179. Там же.

Однако свое наиболее значительное выражение систематизирующая функция находит в усилиях ученых создать некоторую единую теорию, объединяющую в одно целое различные теоретические разделы и направления. Так, широко известна усиленная попытка Эйнштейна на протяжении нескольких десятилетий уложить всю физику в рамки общей релятивистской схемы и «породнить» тем самым теорию поля и квантовую механику. Другим характерным примером в этом плане может быть разработанная на основе синергетической методологии неклассическая теория глобального эволюционизма, сделавшая возможным создать единую, универсальную целостную онтологию, которую можно рассматривать в качестве фундаментального основания для объединения в рамках современной науки «наук о природе» и «наук о духе».

Но наряду с этой систематизацией научного знания в «горизонтальном срезе» можно говорить и о «вертикальном срезе» синтеза теорий, связанных принципом соответствия. Согласно ему, развитие науки «предстает перед нами не как череда катастроф, возникновения и неизбежного крушения... теорий, отрицающих и отбрасывающих друг друга, а как их закономерное и последовательное обобщение, в процессе которого обнаруживается преемственность прогрессирующего научного знания и объективная ценность. теорий»¹: последующая теория включает в качестве частного случая предыдущие. Например, квантовая механика является обобщением и уточнением классической механики на случай малых размеров и малых масс, когда существенной становится дискретность действия. Другое обобщение классической механики связано с переходом в область больших скоростей. Теория относительности была предельным обобщением классической механики, а именно механики тел, движущихся со скоростями, приближающимися к скорости света.

Не менее важной функцией теории является методологическая функция, поскольку, с одной стороны, научная теория способна не только синтезировать знания, объединять их в единую логическую стройную систему, но и развивать и совершенствовать их. Эта ее способность реализуется не вслепую, а с помощью определенных способов, методов познания. С другой стороны, научная теория как своеобразный фокус, в котором концентрируются все

¹ Принцип соответствия: историко-методологический анализ. - М.: Наука, 1979. - С. 6.

новейшие знания, после соответствующей трансформации может приобретать методологический статус. Безусловно, это относится в первую очередь к наиболее фундаментальным теориям такого уровня, как механика Ньютона, теория относительности, квантовая механика. Например, атомистическая теория, берущая свое начало от Левкиппа и Демокрита, послужила методологической основой для всех последующих исследований в области строения материи и в конце концов привела к созданию ряда таких важных наук, как химия в классическую эпоху и квантовая механика, ядерная физика в XX столетии. Механика Ньютона стала методологической основой механицизма, а его закон всемирного тяготения стал методологическим ориентиром для небесной и земной механики. То же самое можно сказать в отношении теории относительности, ставшей основой релятивистской методологии, и принципов неопределенности и дополнительности квантовой механики, а также основополагающих теоретических положений неравновесной термодинамики, образующих фундамент вероятностной, критицистской методологии современной науки. В этом смысле данные теории с точки зрения их сущности можно назвать методологическими.

Обобщая вышесказанное, можно даже сказать, что в структуре любой фундаментальной теории содержится методологический слой научного знания, которым и определяется прежде всего ее ценность и значимость для науки. Это обстоятельство дает основание полагать, что между теорией и методологией существует неразрывная взаимосвязь. Не только теория оказывает воздействие на формирование методологического мышления ученых, но и сама господствующая на определенном этапе развития науки методология ощутимо влияет на становление научной теории. В частности, в качестве теории создания научных методов, правил и способов познания методология определяет предметное и проблемное поля формирующейся теории, выполняя в данном случае роль основного ориентира. Уже Фр. Бэкон подчеркивал, что «истинный метод. сначала зажигает свет, потом указывает светом дорогу»¹.

9.4. МЕТАТЕОРЕТИЧЕСКОЕ ЗНАНИЕ

Выделение в структуре научного знания метатеоретического уровня, по мнению С.А. Лебедева, или оснований науки, как считает

¹ Бэкон Фр. Новый органон // Бэкон Фр. Соч. в 2 т. Т. 2. - М.: Мысль, 1978. - С. 45.

В.С. Степин, оправдано тем обстоятельством, что наука как культурно-исторический феномен предполагает философское обоснование научного знания, которое осуществляется посредством философских идей и принципов. С их помощью обосновываются онтологические постулаты науки, а также ее идеалы и нормы.

Как известно, конечная цель процесса обоснования - выявление того, насколько достоверны, точны полученные на предметном уровне результаты научной деятельности. Сама же процедура обоснования сводится к сведению обосновываемых положений к некоторой достоверной, непогрешимой инстанции, каковыми могут выступать аксиомы и другие самоочевидные, самодостоверные знания.

Выделение в структуре научного знания уровня метатеоретического уровня есть показатель зрелости науки, способной рефлектировать себя, т.е. рефлектировать собственные основания и вопрошать себя: как я возможна? Однако понять свою природу, рефлектировать собственное бытие, свои предельные основания наука может не изнутри, не из самой себя, а только извне, ибо всякая рефлексия, а в данном случае научная рефлексия, нуждается в более общем дискурсе, каковым по отношению к науке может быть только философская рефлексия. Последняя же всегда критична, причем в кантовском смысле, т.е. она решает основной трансцендентальный вопрос по отношению к науке: как возможно научное знание, каковы условия его возможности? А это уже вопрос чисто методологический. Значит, рефлексия над наукой есть, по сути, рефлексия методологического мышления над предельными культурно-историческими основаниями, философскими принципами (философемами), нормами и идеалами научного исследования.

Понимаемая таким образом рефлексия оказывается основным методологическим средством метатеоретического познания, в структуре которого методологический пласт занимает значительное место. Методологическое знание выполняет в ней связующую функцию между теоретическим и философским знанием.

Из сказанного ясно, что метатеоретический уровень научного знания «зажат» как бы между двумя плоскостями: теоретической и философской. Эта его двухслойность находит свое выражение в соответствующей структуре метатеоретического знания, в которой отечественный философ и методолог науки С.А. Лебедев выделяет два основных подуровня: 1) общенаучное знание и 2) философские основания науки.

В свою очередь первый подуровень имеет собственную подструктуру, в которую входят следующие элементы: научная картина мира; стиль научного мышления; идеалы и нормы научного исследования (В.С. Степин), или частно-научные и общенаучные гносеологические, методологические, логические и аксиологические принципы (С.А. Лебедев). Эти элементы обычно именуются еще основными формами предпосылочного знания (Л.А. Микешина),

Научная картина мира, равно как и стиль научного мышления, представляет собой сложный конструкт, состоящий из социальных, культурно-исторических, ценностных установок. Сами понятия «картина мира», «научная картина мира» были введены в научный оборот в начале XX столетия, когда начались коренные преобразования в физике. Их системное методологическое осмысление относится к 70-80 годам XX в. Трудность анализа этих понятий в значительной степени сопряжена с их метафоричностью и размытостью, а также с тем тем, что они существуют в науке неявно, имплицитно - в текстах научных работ, в высказываниях отдельных ученых.

Однако на уровне содержательного анализа этих понятий обнаруживается, что все термины, входящие в них, несут значительную философско-мировоззренческую нагрузку, смысл которых не столь однозначен. Наиболее проблематичным из них является понятие «картина», которое несет в себе оттенок некоторой наглядности, красочности. Именно поэтому в последнее время все чаще методологи и философы науки начинают употреблять вместо термина «картина» иные: «модель», «концепция», «интегральный образ» и некоторые другие, что, по-видимому, свидетельствует об историческом изменении характера наглядности и смене объектов в современной науке. По сравнению с красочными, наглядными, пестрыми картинами мира античной и средневековой культуры классическая и современная картины мира потеряли свою окраску, они стали более строгими, схематичными, принципиально изменился характер наглядности объектов, они перестали быть непосредственно наглядными, приобретя статус операциональной наглядности.

Этот сдвиг в характере наглядности и смена объектов, обусловленных изменением культурно-исторических условий, прямо свидетельствуют о конкретно-историческом характере представлений о научной картине мира, имеющих ценностную, философско-мировоззренческую окраску. Вместе с тем научная картина мира представляет собой определенный «срез» специально-научного знания, отра-

жающего реальные явления природы. Тем самым в содержательном плане в научной картине мира как форме предпосылочного знания «синтезируются не только знания о природе, мире, но происходит слияние этих знаний с посылками и суждениями явно ценностного, мировоззренческого характера, отражающими необходимое присутствие конкретно-исторического субъекта в знании»¹.

Итак, научная картина мира имеет не только специально-научные, но и философско-мировоззренческие основания, конкретизирующиеся в соответствующих философских, методологических и гносеологических принципах. Понимаемая в такой плоскости научная картина мира представляет собой аспект систематизации знания, где как раз происходит теоретический синтез результатов исследования конкретных наук со знанием мировоззренческого порядка. В свете вышесказанного можно было бы определить научную картину мира как систему общих представлений о реальности, включающую в себя исходные теоретические понятия, принципы и гипотезы данной области наук, характерные для определенного этапа в ее развитии, и построенную на основе соответствующих философских знаний и идей.

Как и мировоззрение, общая научная картина мира не лишена антропоморфных, ценностных, социально-культурных элементов, т.е. она существует в культурно-историческом контексте и связывает науку с культурой данной эпохи. В этом смысле она сродни мировоззрению, но не исчерпывается им и не тождественна ему, ибо рассматриваемая под другим углом зрения, а именно в «срезе» специально-научного знания, научная картина мира сближается с научной теорией, но не растворяется в ней. Между ними существует различие, и оно интуитивно представляется достаточно очевидным. И все же четкая формулировка признаков, разделяющая их, оказывается делом сложным.

Эта трудность обусловлена специфической особенностью взаимосвязи теории и картины мира, заключающейся в том, что, как справедливо подчеркивает В.С. Степин, «хотя картина мира и теория являются различными образованиями, тем не менее картина мира опирается на теорию, а теория не может быть целиком отделена от картины мира»². В отечественной методологии науки принято про-

Микешина Л.А. Научная картина мира как мировоззренческая форма знания // Научная картина мира (логико-гносеологический аспект). Сборник научных трудов. - Киев: Наукова думка, 1983. - С. 67.

² Степин В.С. Становление научной теории. - Мн. 1976. - С. 62.

водить различие между научной картиной мира и теорией по следующим признакам. Во-первых, по понятиям, которыми оперирует научная картина мира и теория. Первая, как правило, пользуется модифицированными философскими категориями онтологического порядка, преобразованными в фундаментальные научные понятия. В этом смысле можно сказать, что для научной картины мира более характерен онтологический акцент. Вторая же оперирует понятийной структурой, обеспечивающей средствами объяснения и описания, т.е. научная теория смещает акцент на гносеологический аспект. Во-вторых, картина мира - это такая система знаний, которая дает синтетическое, систематизированное и целостное представление о природе на определенном этапе развития научного познания. Теория же включает в себя логические средства, обеспечивающие как получение знаний, так и их проверку. В-третьих, научная картина мира и теория различаются своими историческими судьбами. Если появление новой фундаментальной теории приводит лишь к уточнению границ применимости «старых» теорий, то возникновением новой картины мира прежняя картина мира либо полностью отвергается, либо предпринимается попытка как-то объединить их в единое целое.

В качестве синтезирующей формы научного знания научная картина мира анализировалась в различных методологических аспектах. Первоначально она рассматривалась как особое звено, опосредующее влияние философии и мировоззренческих факторов на формирование научной теории. Дальнейшие исследования привели к различению типов картины мира. В современной философской и методологической литературе нет единого понятия «научная картина мира», а есть целая ветвь понятий, структурированных по принципу «русской матрешки»: единая картина мира, общенаучная картина мира, частнонаучная картина мира, естественнонаучная картина мира, социальная картина мира. Кроме того, в рамках естественнонаучной картины мира выделяют физическую картину, биологическую картину и т.д. В свою очередь каждая из картин мира может подразделяться на конкретно-исторические формы. Например, в физической картине мира можно выделить: атомистическую, механистическую, электродинамическую, квантово-релятивистскую и т.д.

Общенаучная картина мира складывается в результате синтеза частнонаучных картин и включает в себя не только представление о структурных характеристиках природы, но и об обществе и человеке,

его месте в мире и особенностях познавательной деятельности. Такие представления формируются в контексте культуры и обусловлены характером социальных отношений. Становление частнонаучных картин мира и их синтез в рамках общенаучной картины мира осуществляется под влиянием и при целенаправленной роли философских идеей и принципов. Процесс синтеза - это не просто суммирование частнонаучных картин мира, он предполагает их активное воздействие друг на друга. Решающую роль в этом взаимодействии играют картины мира, складывающиеся в тех научных дисциплинах, которые выступают в качестве лидеров в науке на определенной стадии ее исторического развития.

Как известно, в истории науки на протяжении нескольких столетий лидирующее положение занимала физика. Это находило свое выражение в том, что физическая картина мира представала на протяжении всего развития естествознания от эпохи Возрождения до наших дней в качестве основания общенаучной картины мира. Более того, со временем она даже могла приобрести статус философской картины мира. Подтверждением этой мысли служит ньютоновская механика. Возникнув изначально как определенная физическая картина мира, она затем была возведена в статус общенаучной, а начиная с XVIII в. благодаря ньютонианцам, прежде всего французским просветителям, стала претендовать на роль философской картины мира. Это нашло свое выражение в механицизме, который выступил в роли не только общефилософской картины мира, но и своеобразного стиля мышления, определившего основную перспективу дальнейшего развития как научного, так и философского мышления.

Что касается целей и функций научной картины мира в структуре научного знания, то она понимается как одно из оснований научного поиска. Именно через научную картину мира происходит передача фундаментальных идей и принципов из одной науки в другую. Научная картина мира выполняет несколько теоретических и методологических функций, объединяя знания в единое целое, осуществляя объективацию научного знания и включение его в культуру, методологически определяя пути и направления исследовательского процесса. Ценность научной картины мира состоит именно в том, что она, синтезируя знания о различных предметных областях науки, свои методологические функции может выполнять лишь в том случае, если представляет собой знание о мире в целом, необходимое как основание для исследований в специальных областях.

Будучи интегральным образом действительности, научная картина мира выполняет функцию предпосылочного знания при построении частных систем в науке, а также предоставляет методологические средства для получения и построения этого интегративного образа.

Подводя итог, можно, по-видимому, обобщить представление о научной картине мира в данном Л.А. Микешиной определении: «Научная картина мира - это форма научного знания, существующая наряду с теорией и гипотезой, но высшего уровня интерпретации и систематизации, включающая обязательно мировоззренческие моменты конкретно-исторического характера»¹.

Методологической формой, соответствующей научной картине мира, выступает стиль научного мышления. Термин «стиль научного мышления» попал в отечественную методологическую литературу из лексикона видных ученых XX в., размышлявших о путях развития физики. Авторитет М. Борна и В. Паули фактически придал словосочетанию «стиль мышления» статус методологического понятия. Возникшее первоначально в сфере искусствознания понятие стиля было перенесено в область рефлексии над математизированным естествознанием и использовалось вначале, скорее всего, в качестве метафоры.

В отличие от представления о стилевом своеобразии произведений художественной культуры, основывающемся на уникальности явлений культуры, в которых запечатлены индивидуальность мастера и колорит эпохи, и каноны культурной традиции, отправная точка при анализе стиля в науке должна быть иная, нежели в мире искусства. Поскольку в продуктах деятельности ученого все личностные и ситуативные моменты согласно канонам научной культуры целенаправленно стираются, то уникальность его личности, стиль эпохи следует искать не в результатах, а в самой деятельности творцов науки, в той духовной атмосфере, которая их окружала.

Таким образом, «культурный фон» жизни и деятельности ученых стал основным предметом методологических и науковедческих исследований. Это новое содержание, которое почти никак не было сопряжено с традиционными средствами метанаучной рефлексии, ориентированными на анализ завершенных научных результатов и теорий, первоначально было легче освоить в метафорической форме. Чужеродность нового содержания потребовала от ученых трансфор-

Микешина Л.А. Детерминация естественнонаучного познания. - Л.: Изд-во Ленинградского ун-та, 1977. - С. 83.

мации традиционных схем логико-методологического и исторического анализа науки, что, собственно, и породило проблему стиля научного мышления, которая начала активно обсуждаться лишь в начале 80-х годов прошлого столетия. Само же понятие «стиль научного мышления» вошло в научный оборот и приобрело специфический смысл в методологии и науковедении в 60-70-х годах XX в.

В духе господствовавшего в отечественной литературе в этот период гносеологического подхода при анализе научно-познавательной деятельности стиль трактовали как одну из внутренних гносеологических детерминант научного мышления, нормативно регулирующую его. В ходе исследований было показано, что основу формирования стиля мышления составляет ориентация на какойлибо образец, эталон научной теории, образующей парадигму, по характерным признакам которой обычно именовали стили научного мышления (например, кибернетический стиль). Основанием смены стилей научного мышления считали гносеологическую неудовлетворенность существующей парадигмы, преодолеваемую в последующей. Однако с дальнейшей эволюцией стилей и появлением различных стилей в рамках одной парадигмы стало очевидным, что толкование стиля исключительно в теоретико-методологическом аспекте является слишком узким. Для полноты понимания стиля научного мышления необходимо было выйти за узкие рамки теоретико-методологического подхода и расширить исследовательское поле за счет культурно-исторического, аксиологического и гносеологического аспектов. Такой подход к пониманию стиля научного мышления сложился в конце 1970-х и в 1980-е годы. С этого времени стиль научного мышления считают «знаком-носителем социокультурного, ценностного содержания научного познания, а в числе главных стилеобразующих факторов называют такие аксиологически-гносеологические понятия, как "образ науки", "идеал научного знания", "научные программы"»¹.

Основная трудность при осмыслении понятия стиля научного мышления состоит в том, что оно - «вездесущий и неуловимый» феномен анализа науки. Стиль научного мышления - явление, существовавшее задолго до того, как этот феномен стал особым предметом метанаучной рефлексии в XX в. В литературе нет единого мнения о том, с какой историко-культурной эпохой связывать

Устюгова Е.Н. Стиль научного мышления как культурологическая проблема // Наука и культура. - М.: Наука, 1984. - С. 126-127.

возникновение этого феномена: одни исследователи детально обсуждают особенности античного стиля научного мышления, другие же связывают его с новоевропейской наукой. Еще c большими разногласиями сталкиваются исследователи при их попытке вскрыть специфические черты стиля научного мышления.

Тем не менее, несмотря на такую «неуловимость» данного научного феномена, все же из вышесказанного ясно, что в содержательном плане стиль научного мышления может исследоваться в двух срезах: диахронном, ориентированном на постижение дыхания эпохи, т.е. на исследование в широком научном и вненаучном, социокультурном контексте складывающихся в историческом развитии науки способов мышления, и синхронном, направленном на анализ исторически формирующейся системы различных норм и идеалов научного исследования. Попытка осмыслить его в первом срезе приводит к выделению различных исторических типов стилей мышления в науке, взятый же во втором срезе - к раскрытию структуры и содержания этих исторических типов.

Рассматриваемый в этой плоскости стиль научного мышления можно было определить как исторически складывающуюся, устойчивую систему философских принципов (философем), методологических, онтологических, логико-гносеологических правил, научных идеалов, норм и ценностных установок, которой руководствуется научное сообщество на определенном культурно-историческом этапе своей научной деятельности. Из данного определения видно, что стиль научного мышления имеет как социокультурный, так и собственно научный контексты, т.е., с одной стороны, он детерминируется типом культуры, с другой - общими философскими, методологическими, ценностными установками, служащими эталоном научного мышления.

Определяющей детерминантой в этом взаимодействии выступает в итоге социокультурная ситуация, тип культуры. Как раз с последними связана социально-историческая ценностная окраска, обретаемая в своем историческом развитии понятием стиля научного мышления, в котором, по тонкому замечанию Э. Шредингера, «скрыта хорошая доля духа времени». Со сменой типа культуры изменяется и стиль научного мышления. Эта динамика сопровождается формированием новых методологических правил, норм, идеалов, стандартов, философем и ценностных установок. Однако наряду с этими историческими складывающимися системами в научном мышлении наличествуют

такого рода инварианты, традиции, которые прослеживаются на всей исторической линии научного познания. Именно универсальный, всеобщий характер этих инвариантов и традиций и определяет, собственно, природу научного мышления. На роль универсальных, всеобщих инвариантов и традиций в науке как раз и выступает стиль научного мышления, необходимыми универсальными критериями которого выступают системность, нормативность, историчность и т.д. Иными словами, через стиль научного мышления прослеживается вся непрерывная линия историко-научного процесса, на которой в виде веховых меток зафиксированы основные исторические типы стилей научного мышления и через которую в более или менее отчетливом виде «просматривается», «высвечивается» внутренняя, т.е. логическая, и внешняя истории развития научного знания.

Взятый в диахронном срезе, т.е. в культурно-историческом контексте, стиль научного мышления типологизируется в соответствии с основными культурными и историческими эпохами. В этом смысле о нем можно говорить как о стиле мышления эпохи, классификация которого совпадает, по сути, с основными историческими и культурными периодами: античный стиль мышления, средневековый, ренессансный, классический (новоевропейский), неклассический (современный).

Более сложным, многогранным оказывается рассмотрение стиля научного мышления в синхронном срезе, предусматривающем исследование его структуры, функций, классификацию.

Как видно из данного выше определения, стиль научного мышления - многокомпонентная структура, включающая пять основных элементов: философский, методологический, онтологический, гносеологический и ценностный (аксиологический). Каждый из них соответствует типу предпосылок научного процесса: в философской компоненте фиксируется зависимость предпосылок от общих мировоззренческих установок; в методологической - от общих («технологических») характеристик научной деятельности данной эпохи; в онтологической - от особенностей объекта данной области знания; в гносеологической - от индивидуальных черт ученого, научного сообщества в целом; в ценностной (аксиологической) - от социальных факторов (духовная атмосфера, критерии оценки и т.д.).

К философской составляющей стиля научного мышления можно отнести фундаментальные представления о характере реальности и процесса познания. В свою очередь, на нее опирается методологи-

ческая компонента, включающая исходные принципы логического построения научных теорий, принципы научного описания, объяснения, и предсказания и другие устойчивые черты научных теорий. Этим подчеркивается, по словам Л.А. Микешиной, что «стиль прежде всего определяется типом, идеалом научной теории»¹. Кроме того, методологический слой в структуре стиля научного мышления включает в себе научную традицию в качестве своеобразного механизма, обеспечивающего устойчивое воспроизведение стереотипов научного мышления через идеалы, нормы, образцы научной культуры.

Система методологических правил как ядро стиля научного мышления носит относительно априорный характер. На этот момент обратил внимание в свое время известный немецкий физик М. Борн, который отмечал, что устойчивые принципы научной теории, определяющиеся ее стилем, «являются, так сказать, относительно априорными по отношению к данному периоду. Будучи знакомым со стилем своего времени, можно делать некоторые осторожные предсказания. По крайней мере, можно отвергнуть идеи, чуждые стилю нашего времени»².

Природа априорных, предпосылочных форм знания, каковым является стиль научного мышления, связана, с одной стороны, с наиболее общими исходными содержательными методологическими принципами, с другой - с конкретно-историческим характером стиля мышления, который эволюционирует вместе с развитием культуры. Став новым эталоном, стиль мышления начинает функционировать в науке как априорное предпосылочное знание для последующих исследований. Будучи системой предпосылочных методологических норм и регулятивных принципов, стиль мышления придает конкретно-историческую форму научному знанию, организует его внешнюю и внутреннюю структуру. Значит, в конкретно-исторический период своего функционирования стиль научного мышления выступает как некоторая для данных условий априорная система форм мышления, делающая возможным и организующая определенным образом человеческий опыт.

Онтологическая компонента включает представление о системноструктурных характеристиках объекта исследования с точки зрения

Микешина Л.А. Философия науки. - М.: Прогресс-Традиция: МПСИ: Флинта, 2005. - С. 345.

² Борн М. Физика в жизни моего поколения. - М., 1963. - С. 227-228.

типов его системной организации. Среди последних исследователи выделяют простые системы с характерной жесткой строгой детерминацией и сложные системы, которым присуща вероятностная детерминация. Онтологическая составляющая стиля научного мышления как раз и реализуется через целый спектр конкретных картин мира. В них содержатся представления о системной организации объектов познания, имеющих, как и все научные знания в целом, конкретноисторический характер. В ходе научных революций, связанных с преобразованием стиля мышления, существенно изменяется содержание онтологического спектра картины мира в силу перехода к объектам с новым типом системной организации. Содержание, в свою очередь, требует соответствующего изменения гносеологической компоненты стиля мышления.

Таким образом, можно говорить о корреляции между структурой, системной организацией объекта и особенностью организации теоретических знаний, отображающих данный объект. Другими словами, с переходом к новому типу системной организации объекта изменяется и стиль мышления. Так, переход от макрообъектов классической физики к микрообъектам квантовой физики повлек за собой поворот к новому физическому стилю мышления.

Гносеологическая компонента находит свое выражение прежде всего в субъектно-объектных отношениях, в частности, в особенностях индивидуального стиля субъекта мышления. Основные трудности здесь связаны с поиском теоретических моделей, позволяющих соединить многообразие форм проявления субъективного в научно-познавательной деятельности - от отдельного индивидуума до человечества как субъекта научного познания. В существующих современных концепциях субъект либо чрезмерно отрывается от реальной познавательной деятельности (в схемах типа: индивид - группа - коллектив), либо фактически отождествляется с определенной организацией самого познавательного процесса, превращаясь в эпифеномен.

В ценностной (аксиологической) компоненте реализуется сложная зависимость между формами практики и категориальными структурами мышления. Существует тесная связь между сменой стилей мышления в науке и появлением новых технологий, которая обеспечивается цепочкой: развитие техники - новые общие приемы и стереотипы, характеризующие с технологической стороны классы предметов - новые схемы действия - новые категориальные сетки.

А новая категориальная сетка (парадигма) включает в себя в преобразованном виде ранее принятые способы действия, обеспечивая определенную преемственность в стилях мышления.

Аксиологическая составляющая стиля научного мышления важна прежде всего тем, что в ней фиксируются цели и ценности научного познания. Сегодня уже стало очевидным и общепризнанным, что научное знание, как гуманитарное, так и естественнонаучное, тем более современное научное знание, являющееся по природе своей социально и практически нагруженным, не может быть ценностно нейтральным, свободным от оценок, как это считали в свое время позитивисты разного толка и большая часть позитивистски ориентированных ученых, а также неокантианцы, отрицавшие аксиологический характер естественнонаучного знания.

Методологи науки различают среди аксиологических принципов внутренние и внешние ценностные основания.

Внутренние ценностные основания - имманентно присущие науке ценности и цели, отличающие ее от иных форм познавательной и практической деятельности и выступающие непосредственными критериями оценки правильности научной деятельности, приемлемости и качества ее результатов. К ним относятся: истина, доказательность, обоснованность, системность, простота, внутреннее совершенство, общезначимость и др.

Внешние аксиологические основания - цели, нормы и идеалы науки, которые ориентированы вовне науки и регулируют ее отношения со вненаучными сферами: обществом, культурой и иными структурами. Среди внешних ценностей науки можно выделить эффективность, практическую полезность, содействие общему прогрессу, рост интеллектуального потенциала общества и др.

Так же как и иные нормы, и идеалы научного знания, аксиологические ценности носят культурно-исторический характер. С переходом от одного культурно-исторического типа науки к другому изменяются содержание и смысл предшествующих, т.е. старых, ценностей или они сменяются новыми. Например, такие аксиологические критерии научного знания, как точность, определенность, обоснованность, поиск истины, понимаемой только как истина логическая, составляют ценностный арсенал классической науки, а неопределенность, вероятность, открытость, критикабельность, плюральность, консенсуальность, когнитивная ответственность, поиск истины, но уже не только логической (нередко ею вообще уже пренебрегают), но

и нравственной, эстетичной, эффективной, прагматической, экологической - арсенал неклассической науки.

Более того, даже в рамках одного культурно-исторического типа науки набор аксиологических критериев для различных наук может существенно разниться. Так, аксиоматический способ построения научной теории, метод математической гипотезы, высокая степень доказательной силы теоретических утверждений являются определяющими для оценки математического и логического знания, но они отодвигаются на задний план или вообще исключаются, если речь идет о гуманитарном знании, где приоритетными оказываются совершенно иные аксиологические критерии. Например, в исторической науке для оценки исторического знания решающую роль играют хронологическая точность, герменевтическая процедура, направленная на более или менее адекватное понимание и толкование исторических документов.

Что касается функций стиля научного мышления, то, как было показано выше, в конкретно-исторический период в качестве априорной системы форм мышления он реализует свое предназначение в следующих из них:

1. Критической - функция оценивания теоретических построений и методов получения, проверки и построения знания;

2. Избирательной - выбор гипотез (теорий), методов, категориального и понятийного аппарата;

3. Предсказательной - определение возможных идей, направлений исследования, новых методов;

4. Интегрирующей - приведение в некое стилевое единство различных методологических канонов, старых и вновь возникающих, присущих различным научным направлениям, отдельным ученым и научным коллективам; объединение в единый поток мыслительных процессов познающего субъекта обеспечивает ценностную связь научного познания с другими сферами деятельности, с культурным целым;

5. Стабилизирующей - закрепление «эталонных» теорий, методов, типов научного объяснения, идеалов доказательности и обоснованности знаний посредством таких средств стабилизации культуры, как традиции, нормы, стереотипы;

6. Социализирующей - ценностное осознание субъектом научного мышления самого себя в культуре и др.

Классификация стилей научного мышления в синхронном срезе является весьма сложной, что объясняется его многокомпонентной

структурой. В методологической литературе принято все типы стилей мышления делить на два основных вида: эмпирические и теоретические. В свою очередь, каждый из них имеет свою типологию. В рамках эмпирического вида разделение осуществляется по референту: стиль мышления эпохи, стиль мышления конкретной науки, стиль мышления определенной научной школы, стиль мышления отдельного ученого, мыслителя (например, античный стиль мышления, физический, математический стиль мышления, стиль мышления копенгагенской школы квантовой механики, эйнштейновский, галилеевский, ньютоновский, сократовский стиль мышления и т.д.). К эмпирическому виду можно отнести также и историческую классификацию, приведенную выше в связи с рассмотрением стиля мышления в диахронном срезе.

Следует специально остановиться на понятии «стиль мышления ученого», так как оно хотя и часто используется в литературе, но весьма неоднозначно. Безусловно, каждый выдающийся деятель своей эпохи, в том числе и ученый, несет в себе черты мышления определенной среды, а также некоторые категориальные особенности, присущие научному сообществу в целом. Однако, как справедливо замечает В.П. Карцев, «его (ученого. - Прим. авт.) творческий мир гораздо богаче: в нем присутствуют краски его микросоциума и печать его неповторимой личности»¹. Понятие «стиль мышления ученого» находит свое приложение прежде всего в проблеме творчества субъекта в научном сообществе. Лишь такое рассмотрение творчества дает возможность проследить в историко-научном контексте формирование ученого, его творческий процесс, осуществляемый в научном сообществе, восприятие нового научного достижения сначала своим научным коллективом, а затем всей научной общественностью и обществом в целом.

Необходимость обращения при изучении развития науки к стилю мышления не только эпохи, но и отдельных ученых отмечали многие выдающиеся ученые. Так, Максвелл следующим образом описывал становление новых форм в современном мышлении: «Нам, дышащим воздухом своей эпохи, доступны лишь современные формы мышления, и мы также не можем предсказать общий характер науки будущего, как и те конкретные открытия, которые будут сделаны. Экспериментальная наука постоянно раскрывает нам новые черты

Карцев В.П. Социальная психология науки и проблемы историко-научных исследований. - М.: Наука, 1984. - С. 241.

природных процессов, и мы, таким образом, постоянно вынуждены искать новые формы мышления для их описания»¹.

Таким образом, можно сказать, что понятие «стиль мышления ученого» представляет для историка науки значительную ценность, поскольку оно не растворяется в других понятиях и является эффективным и оригинальным инструментом исследования научной деятельности отдельного ученого

Что касается теоретического вида, то здесь имеется множество разнообразных классификаций, осуществляемых по разным основаниям. В качестве наиболее известных из них можно привести знаменитый закон трех стадий развития человеческого духа О. Конта, согласно которому в своем интеллектуальном развитии каждый человек в отдельности и человечество в целом проходит через три различные теоретические стадии - теологическую, метафизическую и научную. Эти три стадии рассматриваются Контом как три различных и даже прямо противоположных метода мышления, оказывающихся, по сути, тремя разными последовательно сменяющими друг друга способами объяснения. Отсюда можно заключить, что выделенные Контом три метода (стиля) мышления имеют в качестве основания (критерия) классификации различные типы объяснения.

Другой, также известной в истории и методологии науки теоретической классификацией стилей научного мышления является периодизация М. Борна, основанием которой служат субъектно-объектные отношения и тип детерминации. В соответствии с этим критерием он выделяет три основных стиля научного мышления:

- антропоцентрический (субъективистский), который был характерен для Античности и Средневековья и в рамках которого субъект и объект были неразличимы;

- ньютоновский (объективистский), который господствовал в классическую эпоху и в рамках которого объект естествознания - внешний мир - и познающий субъект полностью отделены друг от друга;

- неклассический, который характеризуется тем, что связь между субъектом и объектом не является ни чисто субъективистской, ни чисто объективистской, она, по сути, двойственна, неопределенна. Это и нашло отражение в принципе неопределенности квантовой механики.

¹ Максвелл Дж. Статьи и речи. - М., 1968. - С. 20.

Характеризуя эти три стиля мышления, Борн указывает на такой важнейший параметр, как характер детерминации, принимаемый в тот или иной период развития науки. Не зафиксировав тип детерминации в античном мышлении, он специально останавливается на двух других стиля мышления: ньютоновскому присущ строгий, жесткий (лапласовский) детерминизм, а неклассическому - индетерминизм, под которым Борн подразумевал то, что обычно именуют вероятностным детерминизмом.

Существует целый ряд других теоретических классификаций, вычленение которых производится по иным основаниям: по типам знания и детерминации, типу рациональности и объяснения и т.д.

Это многообразие классификаций стилей мышления может быть объединено в некоторую систему, содержание и суть которой наиболее полно схватывается понятием «матрица». Под последней методологи науки понимают «сетку логических форм, образующих "матрицу" содержательного мышления, с помощью которой оно постигает целостную систему некоторых элементов, свойств и признаков»¹. В соответствии с такой предельной обобщенной «матрицей» мышления наука строит свои знания.

В основе стиля мышления также лежит некоторая матрица, фиксирующая и структурно организующая логико-методологические нормы и критерии познания. Разумеется, подобного рода матрица имеет конкретно-исторический характер, содержание и структура которой изменяются вместе со сменой культурно-исторической эпохи.

Подводя итог реконструкции структуры и содержания стиля научного мышления, можно согласиться с выводом Л.А. Микешиной, что «стиль научного мышления функционирует в науке как динамическая система методологических принципов и нормативов, детерминирующих структуру научного знания, его конкретно-историческую форму»².

Рассмотренные выше формы предпосылочного знания - научная картина мира и стиль научного мышления - включаются в культуру в качестве ее составляющих посредством философии. И картина мира, и стиль мышления имеют философские основания двух типов: 1) философские идеи и принципы онтологического характера, в которых выражаются наиболее общие закономерности структуры и

¹ Степин В.С., Елсуков А.Н. Методы научного познания. - Минск, 1974. - С. 39.

² Микешина Л.А. Детерминация естественнонаучного познания. - Л., 1977. - С. 96.

взаимодействия объектов; 2) философские принципы гносеологического плана, выражающие общие закономерности процесса познания. Для понимания характера и сущности научного исследования определяющим является как раз второй тип оснований, поскольку в нем находят свое осмысление и рациональную экспликацию сложившиеся в культуре идеалы и нормы познавательной деятельности. Роль философии в этом процессе сводится к тому, что она, по словам В.С. Степина, «как бы высвечивает эти идеалы и вместе с тем принимает активное участие в их перестройке и выработке новых идеалов познавательной деятельности»¹.

Среди идеалов и норм научного познания В.С. Степин выделяет следующие: 1) эталоны и способы объяснения и описания; 2) нормы доказательности и обоснованности знания; 3) идеалы построения и организации знания. Они, как и иные формы предпосылочного знания, носят исторический характер и меняются от одной культурной эпохи к другой. Однако они более инертны, чем, например, смена научных картин мира. Так, переход от механической картины мира к электромагнитной существенным образом не затронул идеалов и норм классической физики. Незначительной трансформации подверглись только способы объяснения в связи с представлениями о близкодействии и полях сил.

Наряду с исторически изменчивыми составляющими идеалов и норм научного исследования в них имеются и устойчивые, инвариантные признаки, выражающие природу и суть научного знания и отличающие его от других типов знания, например, мифологического, религиозного, обыденного и т.д.

Рассматриваемые в этой плоскости в содержании идеалов и норм научного исследования можно выделить несколько взаимосвязанных уровней: 1) универсальных норм и идеалов, присущих всякому научному исследованию; 2) культурно-исторических норм и идеалов, свойственных определенному историческому типу науки; 3) методологических норм и идеалов, конкретизирующих установки второго уровня применительно к особенностям предмета той или иной науки.

Исторический характер, изменчивость идеалов и норм научного познания с наибольшей очевидностью обнаруживается при анализе и сравнении весьма длительных периодов развития научного зна-

Степин В.С. Структура и эволюция теоретических знаний // Природа научного познания. Логико-методологический аспект. - Минск: Изд-во БГУ, 1979. - С. 208.

ния, разделяемых фундаментальными научными революциями. Так, переход от математики Древнего Востока (вавилонской и египетской) к древнегреческой математике сопровождался изменением идеалов организации знания: на смену идеалу рецептурных решений математических задач, практиковавшихся на Востоке, приходит аксиоматико-дедуктивный идеал организации античного математического знания, непревзойденным образцом которого была и остается до сих пор евклидова геометрия.

Развитие европейской науки от Средневековья к Новому времени характеризовалось изменением идеалов и норм доказательности и обоснованности знания. В соответствии с общими духовными, мировоззренческими, познавательными, ценностными установками Средневековья истинность знания выражалась в его соотнесенности с божественной сущностью, а потому доказательная сила знания в средневековой науке заключалась в выявлении сакрального смысла вещей. С возникновением новоевропейской науки, основной задачей которой стало прочитать «великую книгу Природы», утвердились новые идеалы и нормы доказательности и обоснованности, удовлетворяющие требованию эмпирической, в частности, экспериментальной проверки.

И, наконец, при переходе от классической науки к современной наблюдался существенный сдвиг в идеалах и нормах научного объяснения и описания, которые по сравнению с идеалами доказательности, обоснованности и способами организации знания подвержены более частым изменениям. Подтверждением этому может служить радикальная перестройка способов объяснения и описания в физике на рубеже XIX-XX вв. Как известно, в классической физике в силу соизмеримости макрообъектов с инструментарием научного исследования можно было пренебрегать воздействием последних на первые, что обеспечивало возможность объяснить и описать объекты как таковые, «сами по себе». В неклассической физике в силу специфики микрообъектов, в частности их несоизмеримости с исследовательскими приборами, чрезвычайную роль при описании и объяснении данных объектов играет учет взаимодействия объекта со средствами наблюдения, учет при описании их специфики. Кроме того, идеалы объяснения и описания во многом зависят от используемых в этих процедурах фундаментальных онтологических принципов. Так, существенное отличие квантово-механического описания и объяснения микромира копенгагенской школы от эйн-

штейновской объективистской его интерпретации было обусловлено прежде всего различием их исходных физических принципов: интерпретация Бора-Гейзенберга опиралась на принцип дальнодействия, а интерпретация А. Эйнштейна и его сторонников - на принцип локальности (близкодействия).

При всей несхожести идеалов и норм научного исследования, принятых в разных культурно-исторических типах науки, сами требования объяснения и описания, доказательства и обоснования, организации знания являются обязательными, необходимыми критериями научности. Инвариантное содержание этих идеалов и норм науки характеризует общие особенности научного мышления, а их конкретно-исторические типы определяют его стили, сменяющие друг друга в историческом развитии науки.

Можно сказать, идеалы и нормы научного исследования образуют, по словам В.С. Степина, «целостную систему с достаточно сложной системной организацией»¹, которую он вслед за А. Эддингтоном именует своеобразной «сеткой метода», «забрасываемой в мир» наукой с тем, чтобы «выудить из него», подобно рыболову, «определенные типы объектов».

Кроме того, значимость идеалов и норм научного знания как важнейших составляющих оснований научного поиска определяется тем, что они являются основными средствами при построении рациональных моделей науки, а стало быть, связаны непосредственно с проблемой поиска устойчивых критериев научной рациональности. Как известно, в западной философии науки 70-80-х годов XX в. между сторонниками критицистской традиции велись активные дискуссии по поводу важнейших критериев научной рациональности, определявшие, по сути, основную проблематику философско-научных исследований. В ходе этих дискуссий и отечественных исследований по методологии науки было установлено, что существует ряд фундаментальных характеристических признаков, которые могут рассматриваться в качестве инвариантных черт идеалов научной рациональности. К ним относятся как некоторые универсальные критерии научности, связанные с самой природой науки и рациональностью как таковой, так и конкретно-исторические, обусловленные спецификой данной культурной эпохи. Так, неклассический тип научной рациональности во многом определяется характером современной духовной ситуации, прежде всего ценностями тех-

¹ Стёпин В.С. Философия науки. Общие проблемы. - М., 2006. - С. 196.

ногенной и информационной цивилизации. Значительное место в проблемном поле неклассического типа научной рациональности занимает вопрос о возможности согласования ценностей современной цивилизации с традиционными ценностями, сохраняющимися в модернистской и постмодернистской культурах.

Осуществленный выше анализ идеалов и норм научного исследования показывает, что они на каждом этапе развития имеют двоякую детерминацию. С одной стороны, они детерминированы особенностями объектов, осваиваемых наукой на определенном этапе ее исторического развития. С другой стороны, они всегда скоррелированы с особенностями соответствующей культурно-исторической эпохи. Историческая изменчивость идеалов и норм порождает потребность в их осмыслении и рациональной экспликации. Результатом такой рефлексии «выступают методологические принципы, в системе которых описываются идеалы и нормы научного исследования»¹.

Преобразовывая свои идеалы и нормы с тем, чтобы обеспечить освоение новых объектов, наука должна каждый раз вписывать новые гносеологические установки в культуру, обосновывать их в качестве «естественного» образа познавательной деятельности. Обоснование такого рода осуществляется средствами философского анализа, которые составляют содержание второго подуровня метатеоретического знания - философских оснований науки. Как уже отмечалось, выделение философских оснований науки в качестве одного из компонентов структуры научного знания воспринималось долгое время в западной философии и методологии науки неоднозначно. Длительное господство позитивистской парадигмы в методологических штудиях прочно закрепило в западном сознании мысль о необходимости изъятия из науки всякого «метафизического хлама». Однако развитие науки в XX в. явственнее, чем когда-либо, обнаружило зависимость научного знания от исходных философских предпосылок. Утверждению в методологии науки этой мысли в немалой степени способствовал создатель философии критического рационализма К. Поппер, выдвинувший антипозитивистский тезис о необходимости реабилитации метафизики в научных исследованиях. Его реализация предполагала принципиальное переосмысление проблемы метафизических оснований науки.

Прежде всего были подвергнуты ревизии позитивистские представления о строгом разграничении философии и науки. Именно Попперу

¹ Степин В.С. Теоретическое знание. - М.: Прогресс-Традиция, 2003. - С. 256.

принадлежит идея о ключевой роли философии в формировании научных знаний. Так, он полагал, что основным источником фундаментальных научных идей служили метафизические представления древних, в частности миф. А потому было бы ошибочно проводить «демаркацию между наукой и метафизикой таким образом, чтобы исключать метафизику как бессмысленную из осмысленного языка»¹.

Аналогичные идеи развивали попперианцы англо-американской исторической школы Т. Кун и И. Лакатос, утверждавшие невозможность демаркации между наукой и метафизикой постольку, поскольку последняя как некоторая картина мира, в которую включается и наука, неразрывно связана с формулировкой самих критериев научной значимости в любой зрелой науке. Известный американский историк и методолог науки Д. Холтон предложил концепцию тематического анализа науки. Он считал, что история науки есть трансляция относительно устойчивых структур - тем. Появление в науке любой темы предполагает включение философского анализа в процесс научного поиска.

Другой американский философ науки М. Вартофский в своих многочисленных публикациях отстаивал достаточно очевидный тезис относительно истории науки, утверждавший, что «в истории мысли метафизика всегда имела значение для науки... что метафизика исторически была и продолжает быть эвристическим средством для научного исследования и построения теорий. что метафизика представляет собой наиболее общий метод критического и систематического формирования альтернативных концептуальных структур, только в рамках которых возможно теоретическое познание.»². В целом он усматривал эвристическую ценность метафизики в том, что она выступает в качестве базисной теории концептуальных моделей науки.

Ключевой в творчестве видного историка науки А. Койре была идея о влиянии философских концепций на развитие научных теорий. «Наличие некоей философской обстановки или среды является необходимым условием существования самой науки»³. В этом плодотворном взаимодействии философской и научной мысли пальму первенства Койре отдавал философии, ибо «книга физики открывается философским трактатом» и философия сегодня, так же как

¹ Поппер К. Предположения и опровержения. - М.: Изд-во АСТ, 2004. - С. 429.

² Вартофский М. Эвристическая роль метафизики в науке // Структура и развитие науки. - М.: Прогресс, 1978. - с. 43-44.

³ Койре А. Очерки истории и философской мысли. - М., 1985. - С. 14-15.

и во времена Галилея и Декарта, «вновь становится корнем дерева, стволом которого является физика, а плодом - механика»¹.

Влияние философских идей на развитие науки признается и видными учеными. Так, известный французский физик Л. Бриллюэн пишет: «Ученые всегда работают на основе некоторых философских предпосылок, и, хотя многие из них могут не осознавать этого, эти предпосылки в действительности определяют их общую позицию в исследовании»². Роль философии в научном познании отмечал и А. Эйнштейн. Можно сказать, что ключевой эпистемологической мыслью, методологическим кредо Эйнштейна была его идея об умозрительном характере любого теоретического исследования, оснований научной теории. Науке «в конце концов без "метафизики" обойтись нельзя»³.

В отечественной философии и методологии науки вопрос о влиянии философии на процесс научного познания ставился и обсуждался в разных плоскостях: двусторонняя взаимосвязь философии и науки, эвристическая роль философии в формирование фундаментальных научных теорий, типы взаимодействия философии и науки на различных исторических этапах становления определенного культурно-исторического типа науки, социокультурный контекст данного взаимодействия. С постановкой последнего вопроса стало возможным вычленить в самом философском знании некоторую его часть, которая образует философские основания науки.

Известно, что наука как культурный феномен рождается и развивается в лоне уже сложившегося, конкретного исторического типа культуры. Сегодня уже стало очевидным, что научное знание всегда существует в контексте культуры и что оно находится в глубокой зависимости от лежащих в его основании философских принципов и идей. Это значит, что необходимым условием для адекватного понимания природы, сущности, механизмов развития научного знания оказывается его философское обоснование. При осуществлении такого типа обоснования речь идет «о рациональной реконструкции, экспликации, уяснении, теоретической систематизации самых общих, «предельных» оснований соответствующей науки, класса наук, научного и всякого познания вообще»⁴. Таким образом, выяв-

Койре А. Указ. соч. - С. 25.

Бриллюэн Л. Научная неопределенность и информация. - М.: Мир, 1966. - С. 11. Там же, с. 252.

Козлова М.С. Проблемы оснований науки // Природа научного познания. - С. 51.

ление философских оснований науки является очень серьезной проблемой, исключительно важной для лучшего понимания науки.

Попытка дать решение этой проблемы была предпринята уже на самых ранних этапах развития античной философии. Так, генезису античной математики сопутствуют процедуры философского обоснования науки. Необходимой предпосылкой построения теоретической математики было пифагорейское учение об исходных математических понятиях: числе, точке, фигуре и т.д. Ключевую роль в становлении теоретической математики сыграла математическая концепция Платона, согласно которой число есть идеальное образование, постигаемое мышлением. Именно такое понимание числа как чисто мыслительного элемента обеспечило философскую базу для становления математической теории.

Если задаться вопросами, почему теоретическая математика возникает впервые в Древней Греции, почему греки перестали удовлетворяться «рецептурной», «домашней математикой» вавилонян и древних египтян, то ответ на них предполагает выявление необходимых духовных предпосылок, порожденных развитием древнегреческой культуры, квинтэссенцией которой выступала философская мысль.

Философское обоснование науки связано с выявлением таких предпосылок, оснований научного познания, которые недоступны ни внутринаучной, ни метанаучной рефлексии и нуждаются в особой, философской рефлексии. В истории научной и философской мысли подобного рода философскую рефлексию над основаниями осуществил впервые И. Кант, сформулировавший основной трансцендентальный вопрос об условиях возможности науки, научного познания вообще и чистой математики, естествознания и метафизики в частности. Сама постановка этого вопроса предполагала наличие в культуре развитых форм научного знания, в данном случае математического, естественнонаучного и метафизического, ибо, как известно, рефлексия над определенным объектом возможна лишь при условии достижения им развитого состояния.

Метод рефлексии позволяет вскрыть предельно глубокие философские основания, обусловливающие механизмы и познавательные структуры научного знания. К реальным условиям возможности научного знания М.С. Козлова относит: 1) накопленное преднаучное знание; 2) определенную степень развития знаково-языковой деятельности; 3) сложившиеся в предыдущей культуре формы рациональности, в частности категориальный аппарат, задающий основной строй

языка и человеческого мышления¹. Все эти предпосылки формируются в общем контексте культуры и включаются в известной мере, неявно в основания научного познания. Философская рефлексия над ними как раз и делает возможным их осознанное включение в научное познание. Складываясь стихийно, эти универсальные духовные предпосылки образуют предельные основания науки и эксплицируются философией.

Историко-научные исследования показали, что определяющим условием формирования науки является накопление весьма солидного донаучного знания, обобщенного в определенные представления, идеи и принципы, в так называемые философемы. Такие стихийно складывающиеся философемы включаются в механизмы построения научного знания.

Вместе с тем философия, осуществляя рефлексию над этими универсальными духовно-мыслительными формами, эксплицирует, концептуализирует и рационально реконструирует предельно общие основания как культуры в целом, так и научного знания в частности. Под предельно общими, философскими основаниями науки понимают «совокупность предельно общих концепций, принципов, категориальных схем мироуяснения. а также гносеологических и ценностных предпосылок научного познания вообще и различных его видов в частности»².

Уже из этого определения видно, что структуру философских оснований науки образуют несколько взаимосвязанных подсистем:

- собственно философская, включающая базисные концепции и принципы философского и мировоззренческого уровня, которые обеспечивают эвристику научного поиска, в частности, «целенаправляют перестройку нормативных структур науки и картин реальности, а затем применяются для обоснования полученных результатов - новых онтологий и новых представлений о методе»³;

- онтологическая, представленная категориальной схемой, служащей своеобразной матрицей понимания и объяснения исследуемых объектов;

- гносеологическая, выраженная сеткой категорий, характеризующей процесс познания и его результат;

См.: Козлова М.С. Указ соч. - С. 53. Там же, с. 14.

Степин В.С. Философия науки. - М., 2006. - С. 205.

- аксиологическая, фиксирующая цели научного познания, а также его внутренние и внешние ценности в их культурно-историческом срезе.

Потребность в философском прояснении оснований науки возникает на стадии зрелой науки, т.е. тогда, когда она уже способна рефлектировать над собой. Развитие и углубление процесса обоснования науки включает философское прояснение ее «предельных» оснований. Особую остроту проблема обоснования приобретает в кризисные и революционные периоды в науке, когда происходит коренная ломка ее категориального и понятийного аппарата, а также смена научных картин мира, стилей научного мышления и идеалов и норм научного исследования. Подобного рода перестройка предпосылочных форм научного знания нуждается в своеобразной «стыковке» с мировоззренческими представлениями и установками определенной культурно-исторической эпохи, которую как раз и обеспечивают философские основания науки.

В периоды перестройки предпосылочных форм знания философия не только «стыкует» их с доминирующими в культуре мировоззренческими ориентациями, но и целенаправленно осуществляет методологию научного поиска, а именно вырабатывает категориальные схемы, способные обеспечить постижение объектов новой системной организации, т.е. генерирует новые категориальные модели мира. В этом проявляется ее эвристическая функция.

И хотя философские основания имеют гетерогенный характер, все же при всей их разнородности можно обнаружить в них некоторые относительно устойчивые структуры. Так, В.С. Степин выделяет в истории естествознания (с XVII столетия до наших дней) три весьма общих типа таких структур, соответствующих этапам: 1) классического естествознания, завершившегося в конце XIX - начале XX в.; 2) формирования неклассического естествознания (конец XIX - первая половина XX в.); 3) неклассического естествознания второй половины XX в. ¹

Первый этап характеризовался культом всесилия разума, точнее разума научного, способного прочитать «Великую Книгу Природы» с помощью эксперимента. Экспериментирование как способ вопрошания природы обеспечивало достижения объективного и предметного знания тем, что субъект, средства и процедуры его познавательной деятельности полностью исключаются из описания и объяснения.

¹ См.: Степин В.С. Научные революции как «точки» бифуркации в развитии научного знания // Научные революции в динамике культуры. - Минск: Изд-во «Университетское», 1987. - С. 53.

Идеалом было построение абсолютно истинной картины природы, основание которой образуют очевидные, наглядные и вытекающие из опыта онтологические принципы.

Второй этап начался с кризиса установок классического естествознания, в результате которого был осуществлен переход к новому типу философских оснований. На смену классической убежденности в возможности построения объективной и абсолютно истинной картины мира приходят субъективизм и релятивизм, обусловленные учетом корреляции между онтологическими постулатами науки, с одной стороны, и характеристиками метода и средствами познавательной деятельности - с другой.

На третьем этапе формируются новые философские основания естествознания, которые характеризуются осознанием исторической изменчивости не только картины мира, но и самих идеалов и норм познания, обоснованием необходимости включения аксиологических установок при объяснении и описании сложных системных объектов.

Смена философских оснований влечет за собой пересмотр сложившегося образа науки, который происходит в процессе фундаментальной научной революции. Примером может служить имевшая на рубеже XIX - XX вв. революция в физике, сопровождавшаяся не только крушением классической картины мира, но и основательной перестройкой прежних философских оснований естествознания, обнаруживших свою несостоятельность при попытке осмыслить результаты этой революции.

Переход от одного типа философских оснований науки к другому всегда детерминирован как внутренними потребностями науки, так и социокультурным контекстом, в котором осуществляется развитие научного познания. Вычленение в структуре научного знания философских оснований науки позволяет интегрировать социокультурный контекст в ткань научного исследования, так как, эти основания являются как раз тем слоем в архитектонике науки, который, с одной стороны, связан непосредственно с теориями, а с другой - определен мировоззренческими установками и иными социокультурными факторами.

Следует заметить, что обнаружение в большей или меньшей степени философских оснований зависит от того, с какой наукой и теорией имеют дело философы и методологи науки. Например, в квантовой механике они очевидны. Правда, в ней до сих пор продолжаются споры по вопросу об интерпретации ее математического

аппарата. Вместе с тем, как свидетельствует история науки, есть теории, философские основания которых не вызывают никаких споров. Это объясняется тем, что они воспринимаются как нечто самоочевидное.

Осуществленная выше реконструкция философских оснований науки показывает, что они есть особый род знания, представляющий собой связующее звено между собственно философией и наукой. Он включает в свой состав понятия и термины как философские, так и научные, позволяющие представить теоретическое знание как некоторую целостность, сопряженную с культурой. Эта «зажатость» философских оснований снизу - собственно научным знанием и сверху - философским - гармонизирует в какой-то мере все уровни научного знания, придает ему некоторую внутреннюю целостность, что делает возможным вписать его в более широкий социокультурный, мировоззренческий и когнитивный контекст.

Завершая рассмотрение структуры научного знания, следовало бы отметить, что, несмотря на качественное различие между его тремя уровнями, на их относительную самостоятельность и несводимость друг к другу, все же между ними существует органическая взаимосвязь, свидетельствующая о единстве, целостности и системности научного знания. Несводимость эмпирического, теоретического и метатеоретического уровней друг к другу и осознание того, что ни один из них не является логическим обобщением или следствием другого, служат принципиально важными условиями для понимания не только природы, сущности и особенностей научного знания, но его генезиса и развития. Например, из осознания того, что теоретический уровень никоим образом не есть результат обобщения эмпирического знания, следует, что теория ни в каком смысле не выводится индуктивным путем из эмпирических фактов. Из них может быть выведена только ложность теории. Известный логический позитивист, член Венского кружка Ф. Франк в связи с несостоятельностью индукции тонко заметил: «Наука похожа на детективный рассказ. Все факты подтверждают определенную гипотезу, но правильной оказывается в конце концов совершенно другая гипотеза»¹. Ту же самую мысль проводил и А. Пуанкаре, когда писал: «Наука строится из фактов, как дом из кирпичей; но простое собрание фактов столь же мало является наукой, как куча камней - домом»².

¹ Франк Ф. Философия науки, 2-е изд. - М.: Издательство ЛКМ, 2007. - С. 76.

² Пуанкаре А. Наука и гипотеза // Пуанкаре А. О науке. - М.: Наука, 1983. - С. 91.