ГЛАВА 4 В ВЕК ПРОСВЕЩЕНИЯ

XVIII в. ознаменовал вступление человечества в эпоху Нового времени - исторического периода, характеризовавшегося модернизацией во многих областях жизни. Идейной основой процесса модернизации явилось просвещение, которое в странах Европы (и в России тоже) стало широким культурным движением, благодаря чему сами современники назвали свое столетие «веком Просвещения». Свободомыслие, жажда знаний и вера во всемогущество разума, а также секуляризация (освобождение от церковного влияния) характеризовали прогрессивные идеи и интересы этого века. Это благоприятно сказывалось на развитии научных исследований, способствовало формированию интернационального характера науки. Прогрессу научных изысканий, в том числе в таких отраслях естествознания, как биология, медицина и хирургия, способствовали, помимо прочего, преемственность в развитии научных знаний, взаимовлияние культуры и науки разных стран.

Базой для становления научной медицины и хирургии стали успехи философской мысли и естествознания, которые помогали освободиться от догматизма умозрительной метафизики и богословско-схоластических построений, стремиться к объективному познанию и достоверным представлениям о природе. Накопление опытного знания, сопоставление и анализ результатов практического врачевания создавали предпосылки для теоретических обобщений.

Началось подлинное развитие клинической медицины. Ее важнейшим разделом становилась хирургия, постепенно и не без труда освобождавшаяся от своего средневекового наследства, в том числе и от бесправия хирургов. Используя достижения физиологии, нормальной и патологической анатомии, хирургия вступила в научный период своего развития.

Официальное признание хирургии

В Европе важным шагом на этом пути стало поднятие правового статуса хирургии, ее официальное признание как науки. Это произошло во Франции, когда в 1731 г. в Париже была основана Королевская хирургическая академия. «Это специальное хирургическое учреждение вскоре возвысилось до такой степени, что вся хирургия Европы почти целое столетие находилась под его влиянием, - считал известный хирург Т. Бильрот. - Конечно, явление это было не частное, оно шло рядом с общим влиянием Франции, с ее всемирным умственным владычеством, которое французская наука и искусство справедливо завоевали себе своими великими творениями».

Королевская хирургическая академия готовила настоящих врачей-хирургов. Здесь, кроме того, издавались ученые записки, в которых описывались различные инструменты, операции, случаи из практики. Читавшиеся в академии курсы теории и практики хирургии были связаны с физиологией, они пользовались широкой известностью. Неудивительно, что в Королевской хирургической академии училось гораздо больше иностранцев, чем на медицинском факультете Парижского университета. А уже с 1743 г. эта академия получила те же права, что и университеты (обучение хирургии, присвоение докторской степени и т.д.), вследствие чего авторитет французских хирургов значительно возрос и сравнялся с врачебным авторитетом. К этому стоит добавить, что Великая французская революция (конец XVIII в.) упразднила центры схоластической науки - университеты, но не тронула хирургическую академию и хирургические учебные заведения, которые стали затем основой для новой организации медицинского образования.

Впрочем, во Франции, как и в других странах Западной Европы, развитию хирургии, превращению ее в науку во многом препятствовал все еще сохранявшийся антагонизм между дипломированными докторами и хирургами, еще не вышедшими из разряда цирюльников. Например, в течение трех лет, с 1738 по 1741 г., длился судебный процесс хирургов с парикмахерами за право... расчесывать и пудрить парики. В 1753 г. медики Монпелье подали канцлеру де Лемуаньону жалобу с просьбой запретить хирургам присвоение звания профессора, причем жалоба имела успех. Еще в 1773 г. во Франции были хирурги, желавшие стричь бороды и расчесывать парики, - возникло новое судебное дело хирургов с парикмахерами.

Однако существование и успешная деятельность Королевской хирургической академии меняли положение. И происходило это прежде всего потому, что в академии преподавали выдающиеся хирурги - отличные специалисты, подлинные знатоки своего дела. Они поднимали престиж хирургии, основываясь на собственном большом опыте, разрабатывали и применяли новые способы диагностики и лечения разнообразных заболеваний хирургического профиля. Именно таким был, например, бывший цирюльник Жан-Луи Пти.

Жан-Луи Пти (1674-1750) родился в Провансе. Он прошел обычное для цирюльников ремесленное обучение, особое внимание уделив хирургии. В возрасте 18 лет он стал демонстратором на лекциях по анатомии и хирургии, а позднее - хирургом в больнице Charite в Париже. В 1692-1700 гг. он, будучи военным хирургом, обрел солидный медицинский опыт в многочисленных военных походах. Возвратившись в Париж, Пти занялся хирургической практикой: в возрасте 26 лет он имел уже степень преподавателя хирургии и читал курс костных заболеваний в анатомическом театре Сент-Комского коллежа. В последующем он стал профессором хирургии, а в 1731 г. - одним из основателей и директором Королевской хирургической академии.

В своей хирургической деятельности Пти придавал особое значение знанию анатомии, умению разбираться в строении человеческого организма. Он первым описал поясничный треугольник: участок задней стенки живота, ограниченный снизу подвздошным гребнем, медиально - краем широчайшей мышцы спины, а латерально - наружной косой мышцей живота (Петитов треугольник, или треугольник Пти). Для хирургов это было важное морфологическое образование, так как являлось местом выхода нижних поясничных гнойников, или натечников, из забрюшинного пространства, а также поясничных грыж. Ему принадлежит описание грыж этой локализации, а также метод грыжесечения без вскрытия грыжевого мешка.

Известны труды Пти по хирургии костей и суставов, например о разрыве ахиллова сухожилия и предложенном им методе лечения, о вывихах, их причинах и используемом лечении, в том числе наложении повязок (ему принадлежит еще и детальное описание механизма вывихов нижней челюсти), об анкилозах суставов, о переломах костей и др. Он разработал ватно-марлевую фиксирую-

щую повязку, накладываемую при переломах ключицы на оба надплечья с перекрестом на спине (восьмиобразная повязка Пти).

Будучи приверженцем оперативных методов лечения, Пти выступал за самое широкое использование ампутаций в хирургической практике, он производил ампутации конечностей даже при лечении простых переломов костей - известна его методика двухмоментной ампутации. Его взгляды получили самое широкое распространение, в частности, среди военных хирургов, что резко увеличило число ампутаций на поле битв и вызвало даже критическое замечание короля Людовика XIV, сказавшего, что ножи полевых хирургов опаснее для рук и ног французских солдат, чем неприятельское оружие. К тому же Пти считал, что трепанация костей черепа в большинстве случаев дает лучшие результаты, чем консервативное лечение, и сам он успешно делал трепанацию сосцевидного отростка при костоеде.

Считается, что Пти впервые дифференцировал холецистит от абсцесса печени. Он неоднократно производил сложные в то время операции, в том числе на желчном и мочевом пузырях. Известен его способ наложения колоректального анастомоза, при котором после иссечения сигмовидной кишки, эвагинированной через заднепроходное отверстие, прямую кишку разрезают на четыре лоскута, что облегчает наложение соустья на разные по диаметру концы кишки (способ Пти-Декадавена). Для предупреждения и остановки кровотечения он изобрел винтовой турникет (турникет Пти).

Интересно, что именно Пти, как полагают, открыл новую эру в хирургическом лечении рака молочной железы. Он считал, что корни рака находятся в расширенных лимфатических железах, и эти железы необходимо удалять вместе с грудной фасцией и мышцами, не оставляя, как он называл, «сомнительных тканей». Его работы положили начало стремлению к более радикальной технике операций при опухолях молочной железы.

Авторитет Пти как ученого был настолько велик, что в 1715 г. он стал, вероятно, первым хирургом, который удостоился членства во всемирно известной Парижской Академии наук («Академии бессмертных»). Жан-Луи Пти вошел в историю хирургии еще и потому, что вместе с другим известным хирургом - Франсуа Пейрони, основал в Париже Королевскую хирургическую академию и разграничил сферы влияния настоящих хирургов и цирюльников (в других странах Западной Европы такое разграничение произо-

шло позже: в Англии, например, хирурги отделились от цирюльников только в 1745 г., а в Пруссии антагонизм между врачами и хирургами сохранялся даже в XIX в.).

В отличие от Пти, Франсуа Пейрони (1678-1747) не был цирюльником, а получил обычное врачебное образование. Ему в какой-то степени повезло: он родился в городе Монпелье на юге Франции, в котором был расположен знаменитый в Средневековье университет. В этом-то университете он и изучал хирургию, а потом свыше 15 лет работал хирургом в своем родном городе. С 1714 г. Пейрони жил и работал в Париже, где был главным хирургом знаменитых госпиталей Hotel-Dieu, Hopital Saint-Eloy, Charite. Одновременно он преподавал анатомию и хирургию в медицинской школе при медицинском факультете Парижского университета, а с 1736 г. был еще и лейб-медиком короля Людовика XV.

Правда, как хирург, Пейрони уступал своему старшему коллеге Пти, хотя и занимался лечением переломов, вправлением вывихов, перевязкой артерий конечностей, делал даже резекцию кишки при гангрене. Все-таки он был более узким специалистом и занимался преимущественно хирургическим лечением болезней мочевыводящих путей, поэтому его следует считать, как бы мы сейчас сказали, видным урологом. Пейрони предложил свой метод катетеризации мочевого пузыря, разработал промежностную уретротомию и боковую литотомию (камнесечение), а также производил пункцию мочевого пузыря с помощью специального троакара. Кроме того, он описал болезнь неясной этиологии, характеризующуюся уплотнением белочной оболочки и перегородки полового члена с образованием узелков или пластинок, не спаянных с пещеристыми телами (болезнь Пейрони).

Еще одним видным французским хирургом, который внес немалый вклад в становление научной хирургии, был Пьер-Жозеф Дезо (1744-1795). Он родился в Мулен-Руж в центральной Франции. Вопреки желанию небогатых родителей, которые хотели, чтобы сын стал священником, Дезо решил посвятить себя медицине и хирургии и в 1764 г. в Париже начал учиться у последователей известного хирурга Пти в прославленном госпитале Hotel-Dieu. Еще будучи студентом, он давал уроки по математике, а потом - по анатомии и хирургии.

Закончив обучение, Дезо стал хирургом в Hotel-Dieu, где занялся хирургической практикой и научными исследованиями. Он уде-

лял обучению студентов много времени, которое всегда проводил у постели больных. Вот как это происходило: «На глазах слушателей он заставлял приводить наиболее тяжело пораженных больных, квалифицировал их болезни, анализируя характерные черты, намечал образ действий, которого необходимо придерживаться, проводил необходимые операции, давал объяснение приемам и их обоснованию, исследовал каждый день внезапные изменения и представлял затем состояние органов после выздоровления... или демонстрировал на безжизненном теле повреждения, делавшие врачебное искусство бесполезным».

В 1782 г. Дезо стал главным хирургом известного парижского госпиталя Sharite, но в 1788 г. вернулся в Hotel-Dieu, возглавив его как главный хирург, а в 1794 г. стал еще и профессором парижской хирургической клиники, созданной на базе его частной больницы.

Дезо придавал большое значение хирургической анатомии и подчеркивал ее важность. Он предложил при неосложненных переломах ключицы применять иммобилизирующую бинтовую (реже гипсовую) повязку, фиксирующую плечо и предплечье к туловищу и создающую тягу за плечевой сустав и дистальный отломок ключицы с помощью ватного валика, помещенного в подмышечной области (повязка Дезо). Он разработал свой способ хирургической операции при аневризме артерии, заключающийся в перевязке отводящего (от аневризмы) ствола артерии без удаления аневризмы (способ Дезо-Браздора).

Дезо разработал собственный вариант кругового способа ампутации конечности - он рассекал кожу и мышцы слой за слоем и переходил к каждому внутреннему слою лишь после того, как достаточно сократился предыдущий слой, и таким образом доходил до кости. Он упростил также перевязку перелома шейки бедра, изобрел новый метод наложения лигатуры на полипы, изучал вывихи лучевой кости, пропагандировал применение эластических зондов и катетеров и установил правила их применения, используя их для интубации гортани, катетеризации мочевыгаодящих путей и т.д. Нельзя, однако, сказать, что Дезо всегда предпочитал использовать хирургические методы лечения. Так, вначале он нередко оперировал на черепе, но из-за большой послеоперационной смертности в поздний период своей деятельности отказался, по сути дела, от трепанаций, используя только консервативные методы.

В 1791-1792 гг. Дезо издавал специальный журнал, в четырех томах которого были помещены его работы по изучению хирургии. Он был дружен со своим учеником Мари Франсуа Биша, впоследствии известным ученым-патологом, который написал его биографию.

Процесс становления научной хирургии, начавшийся во Франции, шел и в других странах. В Германии это в значительной степени было связано с деятельностью Лоренца Гейстера (1683-1758). Он родился во Франкфурте на Майне в семье купца - хозяина гостиницы. Медицинское образование он начал в университете Гессена, продолжил в течение пяти лет в Амстердаме у Фредерика Рюйша, который любил его как сына, и завершил в Лейдене, где его учителями были Готфрид Бидлоо и Герман Бурхаве. Став врачом, он в 1709 г. поступил на службу в голландскую армию, но через год оставил военную медицину и стал профессором анатомии и хирургии в Альтдорфе. С 1719 г. Гейстер был профессором анатомии и хирургии в университете Хельмштедта. Здесь он преподавал также теоретическую и практическую медицину.

Гейстера по праву считают основоположником научной хирургии в Германии. В 1719 г. в Нюрнберге было опубликовано его руководство по хирургии в трех томах. Первый том был посвящен ранам, переломам, вывихам, опухолям и язвам; во втором томе речь шла о различных хирургических операциях; в третьем - описывались самые разные повязки. Гейстер подробно описал многие оперативные вмешательства, начиная от простейших и кончая такими сложными, как ампутации конечностей. Он выступал за сравнительно широкое применение оперативных методов, например за ампутацию всех поврежденных конечностей. Рекомендовал также широко использовать кровопускания при различных заболеваниях, в том числе хирургических. Он выступал против массовой лигатуры, когда сосуд перевязывали вместе с окружающими тканями, и советовал пользоваться изолированной перевязкой артерии.

В то же время он призывал обдуманно подходить к каждой операции. Например, по поводу трепанации черепа Гейстер писал, что «не следует слишком торопиться с этой операцией, особенно при таких поражениях головы, которые могут быть лечимы и другим способом, так как надо помнить, что жизнь больного подвергается крайней опасности». Заслугой Гейстера было и то, что он описал многие использовавшиеся тогда хирургические инструменты, сре-

ди которых были и предложенные им самим. Гейстер упорядочил номенклатуру хирургических операций: так, именно он предложил называть операции на трахее «трахеотомией».

Гейстер был еще и известным анатомом. Он описал дивертикул верхней луковицы внутренней яремной вены (дивертикул Гейстера). Его имя носит спиральная складка - совокупность нескольких, расположенных по спирали складок на слизистой оболочке протока желчного пузыря (заслонка Гейстера).

Труды Гейстера по хирургии и анатомии, кстати говоря, хорошо знали в России, его учебник «Сокращенная анатомия» перевел на русский язык известный хирург и анатом М.И. Шеин. Пользовался известностью и его учебник по хирургии. Благодаря своим научным заслугам Гейстер стал членом императорской академии исследователей природы, королевских обществ в Лондоне и Берлине.

Процесс становления и развития научной хирургии протекал также в Англии - это во многом было связано с деятельностью видных хирургов Персиваля Потта и Джона Хантера (Гунтера).

Персиваль Потт (1713-1788) родился в Лондоне. Сначала он стал священником и только потом начал свое медицинское образование. В лондонском госпитале Св. Варфоломея он изучал хирургию, причем настолько успешно, что уже в 1736 г. начал здесь свою практику. С 1745 г. он наряду с хирургической работой занялся еще и преподаванием хирургии. Знания и мастерство обеспечили ему высокий авторитет в госпитале Св. Варфоломея, где он в 1749 г. стал главным хирургом и оставался в этой должности в течение 35 лет. В отставку он вышел только в 1787 г., за год до смерти.

Потт много занимался болезнями костей и суставов. Он первым описал заболевание, поражающее главным образом передние отделы тел позвонков, приводящее к их сплющиванию, уменьшению длины позвоночного столба и формированию кифоза, часто осложняющееся возникновением холодных абсцессов и натечников (болезнь Потта, туберкулезный спондилит). Это заболевание Потт лечил, применяя иммобилизацию позвоночника, укрепляющее питание, климатотерапию, а также прижигания пораженной части позвоночника. Ему принадлежит описание перелома одной или обеих лодыжек и заднего края дистального эпифиза большеберцовой кости с подвывихом или вывихом стопы кзади - переломовывиха в области голеностопного сустава в виде сочетания

перелома малоберцовой кости (на 5-7 см выше дистального конца латеральной лодыжки) с разрывом медиальной (дельтовидной) связки и смещением стопы кнаружи (перелом Потта). Он описал также патологический перелом одного или нескольких позвонков при туберкулезе позвоночника, чаще грудного или поясничного отдела, с последующим развитием деформации в виде кифоза (перелом Потта).

Потт был активным хирургом и оперировал грыжи, гидроцеле (водянка оболочек яичка), слезные и анальные фистулы, опухоли молочной железы и др. Он был убежденным сторонником трепанаций, причем получал неплохие результаты. Для всех этих операций он разрабатывал соответствующий инструментарий (нож Потта, например). Кроме того, он первым обратил внимание на профессиональный рак трубочистов (опухоль Потта, или болезнь Потта) и гангрену, возникающую при старческом атеросклерозе (гангрена Потта), опухоли головы, врожденную грыжу и др. Ему принадлежат также труды по патологической анатомии. С 1764 г. Потт был членом Королевского общества (Академии наук) Великобритании.

Одним из самых выдающихся британских хирургов был Джон Хантер (Гунтер) (1728-1793), деятельность которого в полной мере развернулась во второй половине XVIII в. Он родился в Шотландии, близ Глазго, в семье торговца зерном и был самым младшим среди его 10 детей. Первоначальное медицинское образование он получил в Лондоне, в школе своего старшего брата Вильяма Хантера, а затем у известных хирургов того времени Вильяма Чезелдена, практиковавшего в Челси, и Персиваля Потта, работавшего в больнице Св. Варфоломея. Несколько месяцев Джон Хантер проучился в Оксфордском университете, но затем бросил университетскую науку, вернулся в Лондон и стал хирургом в больнице Св. Георга.

В 1760-1763 гг. Хантер был хирургом военно-морского флота, участвовал в войне с Испанией и Францией и стал отличным специалистом по военно-полевой хирургии. Начиная с 1764 г. Хантер снова работал хирургом в больнице Св. Георга: здесь наряду с хирургической практикой он проводил научные исследования и обучал своему мастерству многочисленных студентов.

Хантер интересовался широким кругом проблем современной ему медицины, был и врачом, и естествоиспытателем. Так, много внимания он посвящал научным исследованиям по анатомии.

Хантер изучал слезные протоки, семявыносящие канальцы яичка, развитие и строение зубов. Ему принадлежит описание ветвления обонятельных нервов, мышечного слоя радужной оболочки глаза. Он исследовал артериальное кровоснабжение беременной матки, процесс опускания яичка в мошонку. Его имя носит ряд анатомических образований (Гунтеров канал на передней поверхности бедра; пучок Гунтера - соединительнотканный тяж, соединяющий у зародыша нижний конец яичка с мошонкой и принимающий участие в опускании яичка в мошонку; связки Гунтера - тыльные пястные связки кисти; Гунтерова точка - топографоанатомический ориентир в бедренном треугольнике).

Оригинальными были работы Хантера по проблеме воспаления, которое он разделял на слипчивое, гнойное и язвенное (подобные представления о воспалении сохранялись в медицине вплоть до середины XIX в.). Он был сторонником только зарождавшейся тогда экспериментальной хирургии, и новые методы операций предварительно старался проверить на животных. Например, в экспериментах на животных он установил важную роль коллатерального кровообращения, которое при операции перевязки основной артерии конечности вполне может обеспечить ее кровоснабжение (ранее большинство хирургов были убеждены в том, что лигатура магистральной артерии неминуемо ведет к гангрене конечности, что заставляло их производить ампутацию вместо перевязки артерии).

В экспериментах на животных Хантер производил пересадки различных тканей, а в своей клинической практике - аутотрансплантацию кожи для закрытия различных дефектов. Полагают, что именно Хантер ввел в хирургию термин «трансплантация». На основании своих экспериментов Хантер предложил лечить аневризмы с помощью перевязки приводящего артериального ствола, что позволяло избегать ампутации и сохранять конечность (способ Гунтера-Анеля при аневризме артерии, когда производится перевязка приводящего к аневризме ствола артерии). Разработанная им лигатура (в пределах здоровых тканей) явилась новым этапом в лечении травматических аневризм: в течение многих десятилетий эта операция считалась методом выбора, особенно в военнополевой хирургии.

Интересно, что именно Хантеру принадлежит и первое дошедшее до нас описание аневризмы, которой он дал название «аневриз-

мы с анастомозом»: в 1757 г. в Лондонском медицинском обществе он продемонстрировал больного с артерио-венозной аневризмой плечевой артерии и медиальной подкожной вены руки, а в 1761 г. опубликовал работу, в которой дал правильное описание ряда ее симптомов.

Хантер был также одним из основоположников экспериментальной патологии, но если данных, полученных в экспериментах, ему как исследователю оказывалось недостаточно, он производил опыты на себе. Известен его самоотверженный эксперимент, связанный с так называемым венерическим ядом, которым он хотел доказать тождественность твердого шанкра и гонореи: в ходе этого эксперимента Хантер привил себе гной, взятый от больного, у которого были гонорея и нераспознанный сифилис. Он первым описал сифилитический твердый шанкр (шанкр Гунтера).

Ряд исследований Хантер провел с целью разработки различных диагностических и дифференциально-диагностических приемов. Он четко дифференцировал, например, врожденные паховые грыжи от приобретенных. У себя он диагностировал грудную жабу, а затем предсказал себе смерть во время приступа этой болезни. Ему приписывают выражение: «Моя жизнь находится в руках любого негодяя, которому вздумается разозлить меня».

Хантер успешно разрабатывал новые операции. Так, при ранении артерии он предложил делать ее перевязку таким образом: центральнее места ранения, там, где перевязка технически легко выполнима, накладывать на сосуд лигатуру (метод Гунтера применяется и сейчас, в тех случаях, когда невозможно восстановить непрерывность поврежденной артерии). Для исправления контрактур суставов он разработал операцию тенотомии. При гнойном флебите он предложил, во избежание попадания гноя в ток крови, производить длительную компрессию вены выше очага воспаления в ней. С целью обезболивания при ампутациях он пытался, правда безуспешно, использовать сдавление нервов.

В Лондоне в 1783-1785 гг. Хантер создал естественноисторический музей, в котором к концу его жизни насчитывалось свыше 13 000 различных экспонатов: все эти экспонаты он изготавливал или покупал сам на средства, полученные от хирургической практики. Сейчас этот музей (Hunter*s Museum) находится в ведении Королевского хирургического общества. Интересно, что одним из экспонатов этого музея является препарат сонной

артерии с язвенным атероматозом, который был идентифицирован самим Хантером как «оссификация» (окостенение); термина «атеросклероз» тогда еще не существовало. Был у Хантера и свой виварий, в котором он содержал множество различных животных для экспериментов.

В достаточно большом научном наследии Хантера выделяется его труд «Трактат о крови, воспалении и огнестрельных ранах», опубликованный уже после его смерти. Этот трактат долго оставался на вооружении хирургии, прежде всего военно-полевых хирургов. Чрезвычайно важны сформулированные Хантером основы учения о ранах, в частности высказанное им положение о заживлении ран первичным натяжением и через нагноение. Хантер пользовался широким признанием как ученый и врач. За выдающиеся научные заслуги его еще в 1767 г. избрали членом Королевского общества Великобритании.

Важный вклад в медицину и хирургию внесли ученики и современники Джона Хантера. Так, Джон Абернетти (1764-1831), родившийся в Лондоне в шотландско-ирландской семье, в своей хирургической практике во многом следовал идеям своего учителя. Как хирург, он стал преемником Персиваля Потта в госпитале Св. Варфоломея; он был также отличным преподавателем и пользовался большой популярностью у студентов. Прекрасным оператором зарекомендовал себя Эстли Купер (1768-1841), сын священника из Норфолка, получивший медицинское образование в Лондоне. Его самой смелой операцией была перевязка аорты при аневризме. Он также одним из первых произвел ампутацию ноги в тазобедренном суставе, оперировал при переломах и вывихах и т.д. Известен был еще один ученик Хантера, Филип Физик (1768-1837), которого называли «отцом американской хирургии», так как впоследствии он стал хирургом в госпитале Пенсильвании и даже профессором хирургии Пенсильванского университета. Правда, он был хирургом консервативного направления и производил большей частью только литотомии и экстракции катаракты. Всемирно прославился ученик Хантера - Эдуард Дженнер (1749-1823), основоположник оспопрививания.

Известные хирурги практиковали в это время в Италии, которая еще со времен раннего Средневековья славилась своими хирургическими традициями. Во второй половине XVIII в. это были Антонио Скарпа (1752-1832) из Павии, одинаково компетентный и

в хирургии, и в анатомии (он первым описал такие существенные для хирургов анатомические образования, как бедренный треугольник, височный и преддверный нервные ганглии), а также Доменико Котуньо (1736-1822) из Неаполя, пытавшийся заниматься ушной хирургией. Еще ранее попытками таких же операций завоевал себе известность Антонио Вальсала (1666-1723) из Болоньи и др.

В общем, знакомство с достижениями видных европейских хирургов подтверждает, что во Франции, Германии, Англии и некоторых других странах Европы век Просвещения был ознаменован рождением научной хирургии, в то время как прежде хирургия имела преимущественно практический характер. Теперь ввиду несомненных успехов лучших представителей этой профессии университеты вынуждены были постепенно отступать от прежней ортодоксальной схоластики и начинать внедрять хирургию в обучение будущих врачей. Во многих университетах открыли кафедры, на которых должны были преподавать хирургию. Это были, однако, объединенные кафедры, занимавшиеся анатомией, ботаникой, химией и другими предметами - в числе «других» и была хирургия. Занимавшие эти кафедры университетские профессора ограничивались, как правило, только теоретическими лекциями и почти никогда не производили операции даже на трупах, не говоря о живых людях.

Таким образом, в XVIII в. западноевропейские медики в большинстве своем не отрешились от отживавших свое обычаев и традиций Средневековья, продолжая рассматривать хирургию как ремесло цирюльников.

Реформы Петра I

По-иному происходило развитие научной хирургии в век Просвещения в России, где никогда не существовало разделения медицины и хирургии. Первый российский медицинский журнал «Санкт-Петербургские врачебные ведомости», осуждая антагонизм между докторами и хирургами и отмечая отсутствие какого бы то ни было разделения этих профессий в России, писал: «Мудрость сего учреждения (единой медико-хирургической науки. - М.М.) столь очевидна, что ее только представить, а изъяснять не нужно. Как можно лечить раны без знания собственной врачебной науки, предполагающего как бы существенными частями совершен-

ное понятие о всей природе человека, правильное рассуждение о настоящем чрез сравнения и следствия, знание действительных лекарств и определение их пользы или употребления? Как можно по надлежащему вылечивать внутренние болезни, которые столь часто сопряжены с ранами, без знания хирургии?»

В нашей стране процесс становления и развития научной хирургии был связан прежде всего с появлением новой генерации представителей медицинской профессии, получивших высшее образование в собственной стране врачей-хирургов, которые в отличие от большинства своих западных коллег-современников призваны были демонстрировать свою компетентность и в медицине, и в хирургии. Создание этой новой генерации, вызванной к жизни потребностями времени и, если можно так сказать, социальным заказом российской медицины, заняло в те времена не одно десятилетие. Это стало возможным после организации в самом начале XVIII в., в эпоху реформ Петра I, во многом оригинальной системы медико-хирургического образования и медико-хирургических (госпитальных) школ.

Петр I был образованным человеком, высоко ценил науку, а к медицине испытывал особую страсть. «Распространению медицины в нашем отечестве при Петре Великом много способствовала страсть этого монарха к анатомии и хирургии, - отмечал историк медицины Н. Куприянов. - В хирургии император приобрел многие познания и даже практический навык. Обыкновенно монарх носил при себе два набора: один с математическими, другой с хирургическими инструментами и до того любил хирургию, что под руководством Термонта (этот лекарь-хирург приехал в Россию еще при царе Алексее Михайловиче. - М.М.) методически вскрывал трупы, делал разрезы, пускал кровь, перевязывал раны и выдергивал зубы. Царь повелел доносить о каждой более интересной операции, произведенной в госпитале или частном доме. Монарх не только следил за операциями, но и сам их делал».

В годы царствования Петра I в России были открыты крупные военные госпитали - в Москве (1707), Петербурге (1716), Кронштадте (1720), Ревеле (1720), Казани (1722), Астрахани (1725) и других городах страны. Указом Петра I (1721) магистраты обязывались строить «земским иждивением гошпитали». В результате еще при жизни Петра I в стране было создано 10 госпиталей и свыше 500 лазаретов.

Среди больших госпиталей выделялись генеральные (учебные или, говоря современным языком, клинические) госпитали, открытые сначала в Москве, а затем в Петербурге и Кронштадте. При генеральных госпиталях и были открыты первые медикохирургические (госпитальные) школы, которые представляли собой принципиально новый тип высших медицинских учебных заведений: здесь готовили врачей, хорошо ориентирующихся и во внутренней медицине, и в хирургии.

Создатель российской армии и флота, Петр I думал, очевидно, и о сохранении здоровья воинов и моряков, о деятельности, выражаясь современным языком, военно-медицинской службы. Вот почему он дал поручение врачу Ивану Блюментросту подготовить наставление для российских военных врачей.

Иван (Иоганн-Деодатус) Лаврентьевич Блюментрост (1676-1756), представитель славной российской врачебной фамилии, был сыном Лаврентия Блюментроста, лейб-медика царя Алексея Михайловича и царевны Софьи. Он родился в Москве, медицине учился в Кенигсберге и Галле - туда его послал на свой счет царь Петр I. В университете в Галле Блюментрост выполнил диссертацию «Pulsuum theoria et praxen examinat» («Теория и практика пульса») и стал доктором медицины. Возвратившись в Россию, он был сначала военным врачом, а затем стал лейб-медиком сначала самого Петра I, а затем наследника престола царевича Алексея и младших царевен. Служил Иван Блюментрост в основном при царском дворе, но несколько раз сопровождал Петра I в походах и поездках за границу. После смерти Роберта Эрскина он стал архиатром и руководителем Медицинской канцелярии; в 1730 г. его отправили в отставку. Умер И.Л. Блюментрост в Петербурге в возрасте 80 лет.

И.Л. Блюментрост был одним из любимцев Петра I - царь ценил этого молодого, умного и знающего врача, давал ему ответственные поручения. Задание подготовить наставление для военных врачей было одним из самых важных. Неизвестно, где работал Блюментрост, выполняя поручение Петра I, где начал он писать свой труд, скорее всего, это произошло в России, в Москве. Работа эта, вероятно, не заняла слишком много времени - царь любил, чтобы его задания выполняли быстро. Во всяком случае, уже в 1700 г. Блюментрост издал в Кенигсберге книгу «Exercitatio practica, sistens Medicum castrensem exercitui Moscovitarum praefectum» [«Практиче-

ский трактат, ставящий лагерного врача блюстителем (здравия) в Московском войске»].

Книгу эту, изданную, как и все научные труды, на латинском языке, внимательно прочитал и кратко прокомментировал Г.Б. Яковлев (1951). Книга, долго считавшаяся утерянной, на самом деле хранилась в Петербургской публичной библиотеке, где и была обнаружена в середине XIX в.; она представляла собой брошюру небольшого формата, объемом около 80 страниц, разделенную на 39 параграфов. В 1703 г. в Кенигсберге вышло второе издание этой книги.

В своей книге Блюментрост постарался учесть как российскую медицинскую и хирургическую практику, так и западноевропейский хирургический опыт. Одними из самых важных в книге были те разделы (параграфы 28-34), в которых Блюментрост писал о лечении ран, давал свои советы, приводил рецепты. Наиболее тяжелыми он оправданно считал огнестрельные раны с ушибами и разрывами тканей - в этих случаях следовало производить «вырезание тканей, скарификацию и выжигание». А при ранении вен и артерий он советовал сначала остановить кровотечение, а потом применять снаружи отвар хмеля с квасцами и конопляными охлопьями.

При лечении ран Блюментрост рекомендовал использовать бальзамы, масла, пластыри. В случае ранения грудной клетки и возникновения эмпиемы он советовал применять известные ему полые (или продырявленные) турунды для оттока крови и гноя. Целесообразными были и его рекомендации по диагностике и лечению черепных ранений, а также совет при гангрене конечностей ампутацию производить не слишком близко к пораженной части.

Интересным был параграф 35, в котором говорилось о лечении травм. Блюментрост подчеркивал трудность лечения переломов конечностей. «Самые большие отломки срастаются в 50 дней,- писал он, - ...бедро срастается редко. Кости должны быть репонированы и укреплены между прутьями (шинами) в естественном положении бинтами с двумя головками». При переломах раненым следовало давать внутрь потогонные и слабительные, а снаружи прикладывать масло из земляных червей и т.д.

Поучительными были рекомендации, которые давал Блюментрост врачам и хирургам: «Пусть каждый врач не будет угрюмым, робким или боязливым, но владеющим собой, рассудительным,

всегда готовым к помощи. Пусть так ведет себя со всеми, чтобы не оскорбить ни Бога, ни людей». Особые требования предъявлял он к хирургу, который «должен быть чрезвычайно опытен в своем искусстве. Поэтому никто не может быть допущен к хирургической работе без экзамена, проведенного врачом. Хирург должен быть старательным, рассудительным и чутким. Пусть он лечит больных насколько возможно скромно, спокойно и осмотрительно и пусть не пренебрегает изучением больного и сверх необходимости ничего не режет. Более тяжелые повреждения пусть направляет к врачу и отклоняет опасные операции».

Рекомендации, которые давал Блюментрост, были адресованы, по всей вероятности, как врачам-иностранцам, докторам медицины, служившим тогда по найму в российской армии, так и отечественым, «из природных россиян», лекарям (хирургам). И хотя в делах Аптекарского приказа, письмах и бумагах Петра I не удалось найти указаний о приобретении этой книги для военных врачей или рекомендации ее в виде руководства, все же факт остается фактом: книга эта, содержащая взвешенные и полезные рекомендации, в определенной мере характеризует состояние медицины и хирургии России в самом начале века Просвещения. Книга Блюментроста, первый печатный труд по военной медицине и хирургии, была обобщением не только его собственного, пусть и небольшого опыта военного врача, но и опыта других российских медиков и лекарей (хирургов).

Медико-хирургическая школа: Николай Бидлоо

Первая медико-хирургическая школа была открыта в Москве одновременно с госпиталем (1707). Возглавил эту школу главный доктор госпиталя Н.Л. Бидлоо.

Николай Ламбертович Бидлоо (1670-1735) родился в Голландии, в Амстердаме, в культурной, образованной семье; его отец Ламберт Бидлоо был аптекарем и ученым-ботаником, членом Амстердамского медицинского общества, а дядя Готфрид Бидлоо - анатомом и хирургом, лейб-медиком английского короля, а затем - профессором и ректором Лейденско-Батавской академии. Следуя по отцовским стопам, Николай Бидлоо окончил эту академию, в 1697 г. защитил диссертацию на тему «О задержке менструаций», стал доктором медицины и до 1702 г. занимался медицинской практикой в Амстердаме. В 1702 г. Бидлоо попал в Россию, ставшую ему

второй родиной: он прожил здесь более 30 лет. Многие годы он оставался главным доктором московского госпиталя и руководителем госпитальной школы, где обучал будущих лекарей основным медицинским предметам. Занимался он и наукой, став автором первых подготовленных в России научных трудов по хирургии.

Опытный клиницист, Бидлоо, вероятно, был хорошо знаком с проблемами хирургии и хирургической помощи. Как руководитель госпитальной школы, он с самого начала большое внимание обращал на науки, которые призваны были сформировать у молодых медиков практические навыки, мышление врача и хирурга. Он считал, что это были прежде всего анатомия (с физиологией) и хирургия, обучать которым своих воспитанников взялся он сам.

О Николае Бидлоо как об ученом, враче, хирурге (а также о содержании курса анатомии и хирургии, преподававшегося ученикам Московской госпитальной школы) позволяет судить его капитальный труд «Наставление для изучающих хирургию в анатомическом театре». Этот труд отлично отражал его солидный хирургический опыт и оправданно стал первым русским учебником хирургии. Хирургию Бидлоо считал неотъемлемой частью медицины и на деле подтверждал примат медико-хирургической подготовки будущих врачей. В соответствии с этим хирургия, учил он своих слушателей, это «предмет, созданный опытом, на основе познания и изучения хорошо сложенного человеческого тела, для восстановления и сохранения неестественно измененного случайными болезнями тела и красоты его, что достигается приложением рук извне, применением внутрь лекарств, а также инструментов».

В этом определении важно еще и указание на анатомию как основу хирургии, а также на использование различных лекарств. Бидлоо даже считал, что к хирургии относится и «химия» (приготовление медикаментов в зависимости от особенности болезни), и «ботаника» (знание растений, цветов, корней, пригодных для приготовления лекарств).

Изложение предмета хирургии предваряли ценные деонтологические рассуждения о больном, о хирурге и его помощниках, о присутствующих на операции. Интересно определение, которое Бидлоо давал хирургу: «Хирург должен быть не слишком молод или стар, хорошо изучивший теорию науки и имеющий опыт в своем искусстве. Он должен обладать рассудительным умом, острым зрением, быть здоровым и сильным. Во время операции

быть внешне безжалостным, не сердитым, способным, славным, трезвым. Хирург не должен быть своенравным, дабы не слишком спешил при операции и по своей опрометчивости не бросал операцию посредине, не сердился на сказанное больным. Еще должен быть проворным, чтобы уверенно начинать операцию, не ленивым, а деятельным. Далее, чтобы хирург не гневался на больного, а старался расположить его к себе. Если надежда на спасение превышает опасность, тогда надо делать операцию. Но если опасность больше, то следует воздержаться от операции. Никогда не приступать к операции ради наживы, а лечить болезни по призванию. Далее, хирург не может начинать операцию, не посоветовавшись с коллегой или человеком, сведущим в этом искусстве».

Это определение хирурга вызывает в памяти другое - то, которое дал еще в I веке н.э. Авл Корнелий Цельс в своем сочинении «О медицине» и которое повторялось затем в разное время различными авторами. Сравнивая эти два определения (разделенные, правда, 17 веками), можно отметить, что определение Бидлоо значительно шире и отличается большей глубиной. Впрочем, и хирургия в его время, в век Просвещения, была уже другой.

В изложении предмета, в приводимых примерах и обобщениях, в конкретных рекомендациях - везде в труде Бидлоо чувствовался и теоретик, и практик хирургии. Так, в самом начале он давал представление о хирургической операции, которая, по его словам, есть «хирургическое вмешательство, сознательно и научно применяемое на больных частях человеческого тела, осуществляемое для сохранения, восстановления и красоты его и включающее четыре вида. 1. Соединение, чтобы срослось разъединение. 2. Разделение, когда что-то, неестественно сросшееся, должно быть вскрыто и разделено. 3. Удаление, когда что-то вросшее в тело было бы отрезано и отделено. 4. Протезирование - восстановление чего-либо недостающего. Эти вышеназванные вмешательства, или операции, производятся на мягких или твердых частях, снаружи и внутри».

Бидлоо подробно объяснял особенности каждого вида этих операций. Так, операции соединения он подразделял на сопоставление, достигаемое соединением разъединенных частей пластырями, подушечками, повязками, и шов, который накладывается на брюшину, желудок и т.д. Операции разделения включали разрез, пункцию, прободение и прижигание; операции удаления - экстракцию щипцами, ремнями и другими способами, вырезание, разрез.

Операции протезирования предполагали возмещение (например, изготовление искусственной ноги), восстановление функции (например, приготовление золотой пластинки при сифилитическом поражении нёба), сохранение красоты (искусственный глаз, зубы), изменение неестественного строения (исправление начинающегося горба). Эти представления о различных оперативных вмешательствах, которые, скорее всего, производил и сам Бидлоо, вполне соответствовали передовому уровню тогдашней хирургии.

После общего знакомства с операциями следовало более детальное изучение каждой из них. Основываясь на собственном опыте, Бидлоо подробно рассматривал различные пластыри, подушечки и компрессы, повязки и особенно швы - «соединение разъединенной кровоточивой части человеческого тела посредством нити и иглы», причем приводил правила, где можно и где нельзя накладывать швы, и рекомендовал конкретные приемы наложения швов. Детально излагал он виды и технику разрезов.

Особое внимание в труде Бидлоо уделялось пиротехнии - использованию в хирургической практике различных прижиганий; видимо, он сам нередко использовал этот метод лечения. Этот вид хирургического вмешательства эпохи Средневековья был все еще чрезвычайно распространен и удерживался затем в медицине вплоть до XIX в. Различалось термическое прижигание, которое производили раскаленным железом или раскаленным веществом при какой-либо болезни, и вытравляющее прижигание с помощью прижигающих и разъедающих лекарств (сублимата ртути, преципитата ртути, негашеной извести, купороса и др.).

Одними из принятых тогда методов лечения, тоже пришедшими из Средневековья, но применявшимися в медицине еще и в XVIII и даже в XIX вв., были фонтанель - искусственная язва, создававшаяся для длительного отделения патологического секрета, и заволока - пучок нитей, вложенный в искусственно сделанный под кожей раневой канал, чтобы вызвать в нем воспалительное раздражение, нагноение. Фонтанели открывали либо разрезом, либо разъедающими средствами, либо прижигателями (чаще всего). Подробно излагалась и техника протягивания заволоки, причем подчеркивалось, что «заволока значит больше, чем четыре фонтанеля».

С учетом новейших данных медицины и, конечно же, собственного опыта говорил Бидлоо об ангиологии, или о секции сосу-

дов. Артериотомию и флеботомию, подчеркивал он в своем труде, применяют на всем теле и при всех болезнях человеческого тела. Рассечение производят продольно, поперечно и косо. Венесекцию (кровопускание) «для уменьшения, или удаления, или отвлечения крови» он рекомендовал при таких болезнях, как абсцессы, раны, язвы, переломы, вывихи, а также при различных болезнях головы (головная боль, безумие, делирий, воспаление глаз), горла (воспаление миндалин, воспаление мышц гортани, ангина, болезни гортани, раны горла, головы и т.д.), груди (воспаление плевры, воспаление оболочки легких, закупорка горла, трепетание сердца, астма, плеврит, чахотка). Крови следовало извлекать от 4 до 8 унций (от 120 г до 240 г).

Подобные широкие показания для кровопускания, которые рекомендовал Бидлоо, можно объяснить, по-видимому, распространенными еще тогда идеалистическими, вернее виталистическими, учениями, такими как учение Иоганна Ван Гельмонта об «архее» (высшем жизненном начале) или особенно характерным для XVIII в. анимизмом создателя теории флогистона Эрнста Шталя. В общем, изложенный в труде Николая Бидлоо курс хирургии был основан на новейших достижениях этой науки в начале XVIII в., полностью соответствовал ее научному уровню в то время, а также содержал, что следует отметить особо, ценные нововведения из собственного практического опыта. Особенностью этого труда является не только его высокий научный уровень, но и полное соответствие требованиям учебного руководства - строгая систематизация, продуманное изложение материала, акцент на главных вопросах, стремление предоставить учащимся возможность для самостоятельных занятий. «В этих лекциях кое-что не досказано и не раскрыто, - обращался к каждому своему ученику доктор Бидлоо. - Однако все это придет к тебе с опытом, практикой и размышлениями».

Опыт, практика и размышления видного российского ученого и хирурга Николая Бидлоо - вот что легло в основу написанного им первого русского научного и учебного руководства по хирургии. Этот научный труд убедительно доказывал, что уже в начале века Просвещения медицина России стала частью общеевропейской медицины.

Одним из основных учебных руководств по хирургии в XVIII в. был учебник хирургии немецкого хирурга Лоренца Гейстера, из-

данный в Нюрнберге (1719) и в Амстердаме (1750). Этот добротный учебник использовали и в Московской госпитальной школе. Однако значительно лучшее отечественное руководство Николая Бидлоо почему-то вовсе исключили из числа учебников для будущих российских врачей.

Роль Академии наук

С вовлечением России в общий процесс мирового культурного и научного развития, с установлением прочных и постоянных научных связей с передовыми странами Западной Европы все более насущным становилось создание в стране научных учреждений. Академия наук, задуманная Петром I как централизованная государственная форма организации научных исследований, должна была стать и центром распространения в стране научных знаний, а также подготовки национальных научных кадров.

Среди наук, которыми должна была заниматься академия, была и медицина. Первоначальная структура нового научного учреждения предусматривала существование трех отделений (классов). Второй, так называемый физический класс, включал и медицинские науки (анатомию, физиологию, химию). Кроме того, при академии должен был функционировать университет, в котором предусматривался среди других и медицинский факультет. Лекции здесь должны были читать академики физического класса.

Медициной (в основном анатомией и физиологией) в Петербургской академии наук занимались видные ученые. Это был прежде всего Даниил Бернулли (1700-1782) - известный математик, физик, физиолог. В Академии наук он выполнил ряд важных исследований по физиологии, в частности сформулировал уравнение, впоследствии названное «уравнением Бернулли». Леонард Эйлер (1707-1783), крупнейший математик, механик и физик, занимался самыми разнообразными исследованиями, среди которых были и «работы полуфизиологического характера».

Перспективным исследователем был Иосия Вейтбрехт (1702- 1747). Уроженец Германии, он изучал медицину в Тюбингене, а в Россию переселился из Вюртемберга в 1725 г. В Петербургской академии наук Вейтбрехт быстро вырос в крупного ученого - анатома и физиолога. Как профессор анатомии, «отправляя сие звание, он разнимал огромное число человечьих трупов», что дало

ему возможность написать ряд оригинальных работ по анатомии. Его ценнейшим научным трудом стал трактат «Синдесмология или история связок человеческого тела, стройно изложенная в соответствии с анатомическими наблюдениями, иллюстрированная рисунками, специально сделанными Вейтбрехтом, доктором медицины, членом Петербургской Академии наук и профессором физиологии» (1742). Этот научный труд - первое руководство по синдесмологии, чрезвычайно важное для хирургов, был впоследствии переведен и издан в Париже на французском (1752) и в Страсбурге на немецком (1779) языках. Вейтбрехт по праву считается основоположником учения о связках, а Россия - родиной первой в мире монографии по синдесмологии.

Плодотворно работал в Петербургской академии наук Иоганн Дювернуа (1691-1750); до приезда в Россию он жил в Германии и был экстраординарным профессором в университете Тюбингена. В Петербурге он часто выступал с лекциями и научными докладами, производил вскрытия трупов, приготовил много различных анатомических препаратов и скелетов животных.

Одна из наиболее ярких страниц деятельности Петербургской Академии наук, ставшей в век Просвещения передовым научным центром Европы, связана с гениальным ученым-энциклопедистом Михаилом Ломоносовым. Выдающийся естествоиспытатель, страстный борец за просвещение и культуру, он оказал огромное влияние на развитие отечественной науки. Постоянный интерес проявлял Ломоносов и к медицине. Ученый-мыслитель, он подчеркивал необходимость построения практической медицины на основе знаний науки, прежде всего анатомии. Его внимание привлекала и физиология, особенно физиология нервной системы, органов чувств, цветоощущения и цветного зрения. Ломоносов сознавал необходимость того, чтобы практическая медицина была основана только на данных науки.

Заботился Ломоносов и о подготовке российских хирургов. Известен, например, факт, когда один из немногочисленных «академических студентов», солдатский сын Герасим Шпынев, в 1762 г. попросил отправить его за границу для обучения хирургии. Однако академия отказала ему. Ломоносов вступился за солдатского сына, правда, хирургом Шпынев так, видимо, и не стал.

Главное, наиболее существенное, наиболее плодотворное влияние, оказанное М.В. Ломоносовым на развитие русской меди-

цины, как правильно отметил историк медицины С.М. Громбах, проявилось не столько в частных вопросах, сколько в общем характере подхода к решению этих вопросов, в мировоззрении и миропонимании, свойственных передовым русским врачам XVIII и начала XIX вв. Ломоносовское влияние сказалось, конечно, и в распространении экспериментального метода исследования в отечественной медицине и хирургии. Анатомические и анатомофизиологические исследования, выполненные учеными Петербургской академии наук, не только способствовали развитию и совершенствованию оперативного мастерства, но и содействовали становлению наиболее передового анатомического направления в хирургии. Стоит пожалеть, что таких исследований было немного. Гораздо больше практическая медицина и хирургия получили от повседневной практики докторов, операторов, лекарей генеральных и других госпиталей, от деятельности преподавателей и профессоров госпитальных школ, обучавших будущих врачей и хирургов.

Московский генеральный госпиталь, который возглавлял Николай Бидлоо, почти целое десятилетие оставался флагманом российской медицины и хирургии. Главным в его деятельности были «лечение болящих людей» и подготовка лекарей: и тому и другому доктор Бидлоо уделял много внимания, так как работу главного доктора госпиталя он совмещал с руководством госпитальной школой. В госпитале он сам делал все хирургические операции и только маловажные поручал другим лекарям.

Например, Бидлоо успешно занимался «выятием ядер» (опухолей) из человеческого тела и настойчиво учил этому искусству своих учеников. Он предложил свою технику ампутации молочной железы по поводу рака и изобрел ряд инструментов для этой операции. При ампутации молочной железы он рекомендовал расширить объем оперативного вмешательства - удалять часть большого грудного мускула при прорастании его опухолью, указывал на вред сопутствовавших послеоперационных кровотечений.

Несмотря на то что сам Бидлоо был незаурядным хирургом, высокообразованным теоретиком и многоопытным практиком, будущих медиков он учил применять наиболее рациональные методы. Так, рассказывая об аневризмах, истинной и ложной, он обращал внимание на особо опасную ложную аневризму, возникающую из-за рассечения или разрывов артерии, подчеркивая, что она «может закончиться смертельно, если ее не предотвратить».

Доктор Бидлоо показывал и предметно обучал, как надо производить операции при аневризме: детально описывая ход этой операции, употребление турникета, он указывал, что на заключительном этапе «игла с нитью проводится под артерией, а нить над раной завязывается хирургическим узлом», рану заполняют паклей, поверх кладут салфетку, пластырь, три компресса и повязку.

При лечении варикса (расширения вен) рекомендовалось применять три способа - стягивание, сдавление или перевязывание, разрез, причем доктор Бидлоо не отвергал такой радикальной разновидности третьего метода, как перевязка сосуда по обеим сторонам опухоли с последующим вскрытием и выдавливанием кровяного сгустка. Характерно, что он обращал внимание и на такую, сравнительно новую тогда операцию, которую он, очевидно, производил сам, как шов сухожилий. Эта операция была известна еще Авиценне, но затем о ней забыли, и лишь в конце XVII в. о ней сообщил французский хирург Жан Бьенез.

В начале века Просвещения хирургия располагала уже довольно большим набором различных хирургических инструментов. В России, как свидетельствует сохранившееся доныне в Государственном Эрмитаже (Санкт-Петербург) собрание Петра I, их было достаточно много. Ведь уже в 1719 г. по словесному указу Петра I велено было при Главной аптеке в Аптекарском огороде выделывать лекарские инструменты: была создана мастеровая изба, ставшая впоследствии медико-инструментальным заводом. Русские мастера-умельцы выпускали здесь «самонужнейшие» хирургические инструменты.

Доктор Бидлоо применял большинство готовившихся в России и привозимых из-за границы инструментов, хотя в своем труде описывал лишь важнейшие из них, рекомендуя, как ими пользоваться, в каких случаях они могут потребоваться. Например, для подрезания, разделения, вырезания необходимы были различные скальпели, прямые, изогнутые и серповидные ножницы. Для операций удаления требовались бритва, прямой и серповидный скальпели, скальпель и ланцет для вскрытия апостем (нарывов), разнообразные прижигатели, щипцы для пережатия перерезанного сосуда, зонд для исследования ран и язв, соскабливающий скальпель для удаления кариозных частей, ложка для порошков, элеватор для приподнимания сдавленных костей черепа, пилка для выпиливания зараженного участка между двумя суставами пальцев.

В то же время Бидлоо не забывал и о таких обязательных принадлежностях хирургических операций, как турунды из корпии, полотна или губки; канюли из серебра, золота или свинца; салфетки из корпии, пакли или льна; пластыри, компрессы, подушечки и различные повязки - все это он использовал в своей повседневной практике, со всем этим знакомил своих учеников - будущих врачей или, как их поначалу называли, медико-хирургов. Обо всем этом сообщалось в первом разделе обучения в госпитальной школе - сейчас такой курс входит в программу общей (или пропедевтической) хирургии. Только овладев этими необходимыми начальными знаниями, будущие врачи приступали к изучению «хирургических операций от головы до пят».

Доктор Бидлоо знакомил своих учеников с широким кругом операций, применявшихся тогда в хирургии. Скорее всего, большинство из них он использовал в своей хирургической практике и демонстрировал своим воспитанникам. Обучая оперативным вмешательствам, Бидлоо подробно описывал показания и противопоказания к ним, скрупулезно перечислял необходимый аппарат операции, т.е. инструменты, перевязочные материалы, лекарства - все, что может потребоваться во время проведения хирургического вмешательства. Далее следовали дополнительные методические указания - такие, например, как, где, в каком помещении следует производить ту или иную операцию, в каких условиях - в тепле или в холоде; тогда все это считалось чрезвычайно важным. Затем уже объяснялась техника операций - начиная от первых разрезов, от оперативного доступа, и кончая перевязкой раны и предупреждением возможных осложнений. По этой общей схеме объяснял он своим ученикам операции на голове, шее, груди, внизу живота, на конечностях, а также операции и перевязывание переломов, перевязывание и закрепление вывихнутых костей, операции извлечения инородных тел и операции опухолей.

Бидлоо излагал своим ученикам полный курс хирургии того времени и, естественно, сообщал о различных методах лечения тех или иных заболеваний, об использовании разных оперативных методов. Однако он не просто механически перечислял существовавшие операции, но и выделял из них наиболее рациональные; критерием чаще всего служил его собственный опыт. Например, упомянув, что после операции аневризмы «некоторые предпочитают закрывать артерию прижигателем», Бидлоо не рекомендовал

делать этого, «ибо при отделении эшары вновь вытекает кровь». Перечислив методы лечения варикса, он фактически высказывался за наиболее радикальный из них - перевязку сосуда.

Указав на существовавшие многочисленные способы сшивания наружных покровов после ушивания раны кишки, Бидлоо отвергал все, кроме использовавшегося им самим шва с помощью двух игл. Он не просто критиковал, а высмеивал применявшийся многими метод зондирования инородных тел в ране восковой свечой, решительно высказываясь за использование металлических инструментов и даже «собственного пальца». При операции парацентеза внизу живота при асците Бидлоо отвергал методы скарификации, прижигания, «вскрытия древних» (с помощью ланцета), признавая наиболее рациональный и современный метод - операцию с использованием троакара. Все это подтверждает богатый практический опыт Бидлоо: его хирургические знания, операции, которые он производил, вполне соответствовали состоянию медицины и хирургии в первой половине XVIII в.

Важно, что хирургическим операциям в госпитальной школе обучали как в анатомическом театре (на трупах), так и в клинических условиях (в госпитале, на живых людях). Это был наиболее прогрессивный способ обучения, который используется в медицине и поныне. В Московской госпитальной школе клинические операции проводил обычно сам доктор Бидлоо, а в анатомическом театре студентов обучал лекарь Репкен.

«В рассматриваемое нами время, - писал о XVIII в. историк хирургии В.А. Оппель, - рядом со старшими и младшими докторами в госпиталях существовали операторы, т.е. лекаря, производившие хирургические операции и обучавшие анатомии». Лекарь Репкен и был таким оператором. На трупах оператор Репкен показывал ученикам даже те операции, которые почему-либо не удавалось произвести в госпитале (например, из-за отсутствия больных), но которые входили в курс хирургии. Кроме того, в анатомическом театре и он, и доктор Бидлоо проводили репетиции (повторения) учебного материала «для натвержения учащихся». Десмургии они обучали и на людях, и на фантомах или чучелах.

В то время для лечения больных и раненых в Московском генеральном госпитале, да и в других госпиталях тоже, использовали операции самого широкого диапазона; об этом достаточно убедительно свидетельствовал имевшийся в распоряжении хирургов

большой запас хирургических инструментов. Перечень хирургических инструментов, которые готовили для хирургов и лекарей, постоянно обновлялся и расширялся. Так, во время Русско-турецкой войны 1735-1739 гг. полевой лекарь Нич предложил дополнить полковой инструментальный сундук турникетами. Его предложение приняли. Инструментальный мастер Иван Носков перечислил часть изготовленных им в 1737 г. инструментов: «пила с одним полотенцем одна, два ножа больших кривых, три ножа малых, клещи одне, два зубила, пять ланцетов больших, четыре ножницы, пулешник один, три прижигальника разные и семь иголок, ротной инструмент один, от каменной болезни инструмент один, два зубных, которыми коренье вынимают, от водяной болезни инструмент один, шпадел большой один, три анатомических инструментов, инструмент кривой один, а более того сказать не упомню, токмо имеется в готовности сорок семь, и в сей сказке сказал сущую правду».

В Московской госпитальной школе долго сохранялись каталоги инструментов, составленные в 1738 г. по случаю порчи большой части их во время пожара. Среди этих инструментов были «пунктори», «драшере для катаракты», «щипцы стальные для прижимания во рту», «иглы стальные для цетона», различные ножи - «стальной, малой кривой», «литотомические мало серебром оправленные», флеботомические, «долгой с обеих сторон вострой», «разымательный», «партикулярной», «катетеры кривые стальные», «щипцы разрезные», «ланцеты апостоматические серебром оправлены», «флеботомы», ножницы, «щипцы круглые и плоские» и многое другое. Об этих инструментах, которые, без сомнения, Бидло, равно как и другие российские хирурги применяли в повседневной практике, он писал в своем труде, учил будущих врачей владеть ими, использовать при различных операциях.

Особенностью Московской, а затем и других российских госпитальных школ, было то, что обучение практической хирургии и другим клиническим дисциплинам проходило непосредственно у постели больных и шло параллельно с изучением теоретических предметов. С самого же начала ученики работали в клинических отделениях госпиталя, исполняя первоначально обязанности, впоследствии ставшие основными для фельдшеров (тогда в России фельдшеров еще не было). Это и являлось, собственно, началом их учения.

Клинический характер обучения медико-хирургов, акцент на изучение хирургии поддерживался в Московской госпитальной школе и тогда, когда здесь работал преемник Бидлоо - доктор Де-Тейльс.

Часто возникавшие трудности, даже пожары 1721 и 1737 гг., уничтожившие здания госпиталя, не могли помешать деятельности Московской госпитальной школы, подготовке дипломированных врачей-хирургов. В 1712 г. состоялся первый выпуск - школу окончили Стефан Блаженной (Невский), Егор Жуков, Иван Беляев и Иван Орлов. Последующие выпуски состоялись в 1713, 1714, 1719, 1721, 1723-м, 1730-м и в другие годы. Строгие экзамены всякий раз подтверждали знания молодых врачей и обоснованность присуждения им звания лекарей (врачей). Высокую оценку первым своим воспитанникам дал доктор Бидлоо.

Прискорбно, но факт, о котором нельзя не сказать: первые выпускники госпитальной школы встретили поначалу довольно холодное, если не сказать враждебное, отношение со стороны коллег-врачей. В первой половине XVIII в. в России работало много иностранных врачей, были среди них и такие, кто приехал к нам только за длинным рублем, «на ловлю счастья и чинов». Ревниво охраняя свои привилегии, такие врачи стремились не допустить в медицинскую среду молодых русских лекарей, а если и принимали их, то держали на положении слуг.

Действительно, в 1712 г. в Петербурге уже окончившим госпитальную школу двум ученикам доктора Бидлоо Стефану Блаженному (Невскому) и Ивану Беляеву комиссия из четырех иностранных врачей устроила дополнительный экзамен, на котором фактически провалила молодых врачей, при этом один из членов комиссии голосовал... заочно. Однако вмешательство доктора Бидлоо сыграло свою роль - оба молодых врача были приняты на службу в Балтийский флот. Туда же, кстати, в последующие годы были направлены и многие другие воспитанники Московской госпитальной школы.

В защите молодых русских лекарей важную роль сыграл Петр I. Желая поощрить, а может быть, и ускорить подготовку врачей в Московской госпитальной школе, Петр I распорядился выплачивать доктору Бидлоо по 100 рублей за подготовленного лекаря и 50 рублей за подлекаря. Царская премия не побудила, однако, честного и неподкупного доктора Бидлоо поступиться своими принципами и увеличить количество выпускников в ущерб качеству их подготовки.

Характерно, что доктор Бидлоо считал работу в госпитале и обучение будущих врачей и хирургов своим главным делом. В середине 1727 г. он на несколько месяцев стал лейб-медиком малолетнего императора Петра II, а в 1730 г. указом императрицы Анны Иоанновны Николай Бидлоо как один из авторитетнейших российских докторов был включен в руководившую Медицинской канцелярией коллегию (так называемое Докторское собрание) и в течение почти двух лет оставался одним из руководителей всей российской медицины. И даже в эти нелегкие для него времена доктор Бидлоо постоянно работал и в госпитале, и в госпитальной школе. Это свое любимое «двуединое детище», которое он возглавлял до последних дней жизни, Бидлоо заботливо пестовал, отбиваясь от всяческих посягательств.

Успехами на медицинском поприще выпускники Московской госпитальной школы принесли своей alma mater и ее руководителю Николаю Бидлоо заслуженную известность, а главное - заложили прочный фундамент для грядущих достижений российской хирургии.

Госпитальные школы

Пример доктора Бидлоо показал, более того, доказал (тогда это приходилось доказывать), что в России можно с успехом готовить квалифицированных врачей и хирургов. Решено было открыть в стране новые госпитальные школы - две в Петербурге, при сухопутном и адмиралтейском госпиталях и одну в Кронштадте, при адмиралтейском госпитале. В 1736-1737 гг. в этих госпиталях работал шотландский хирург Джон Кук.

Джон Кук (1712-1804) родился в Шотландии, в Гамильтоне, потом в Лондоне учился на хирурга. В России он пробыл 15 лет. Возвратившись на родину, Кук стал доктором медицины (1756) и до конца жизни занимался врачебной практикой в своем родном городе Гамильтоне. Ему принадлежат интересные записки о России того времени. Особенно интересны его впечатления и сугубо профессиональные наблюдения о петербургских госпиталях, в которых он работал.

Чрезвычайно важным представляется свидетельство Кука о том, что в каждом госпитале была превосходная операционная и палата для анатомирования, т.е., по-видимому, для проведения патологоанатомических вскрытий. В госпитале постоянно работа-

ли несколько врачей, главный хирург и пять ординарных хирургов, 10 помощников хирургов (Кук называл их фельдшерами, хотя это были, очевидно, подлекари), а также по 20 студентов (лекарских учеников) при каждом из госпиталей. Таким образом, по его свидетельству в это время там обучалось 40 будущих врачей и хирургов. В каждом госпитале был профессор медицины и профессор хирургии, а также профессор анатомии. Профессора медицины, хирургии и анатомии обязаны были преподавать и делать осмотр (очевидно, своеобразный клинический обход) дважды в неделю. Когда предстояла какая-то сложная хирургическая операция, то ее проводил профессор анатомии, если только он не поручал это тому, кому мог доверить. Сам факт проведения таких операций, которые делали наиболее квалифицированные специалисты, свидетельствовал о высоком уровне хирургии в петербургских госпиталях. Все госпитальные медики - и врачи, и хирурги - должны были присутствовать при такой операции.

Каждое утро в шесть часов звонок оповещал хирургов, что они должны быть готовы; звонок в семь означал, что им надлежит незамедлительно прийти в палату, где содержатся раненые, больные с язвами, с переломами или вывихами, либо же вызывать больных из других палат. Тут же все работники принимались за дело и трудились до тех пор, пока не были перевязаны все легкие пациенты. Затем уже следовали консультации относительно пациентов, страдавших более сложными болезнями.

Вот как проходили такие консультации (по сути, консилиумы). Первыми обычно высказывали свое мнение самые молодые (вероятно, по стажу работы) хирурги и так далее до самого старшего, за которым высказывались самые старшие из врачей и оператор (по-видимому, Я.К. Меллен). Каждый имел право высказать свое мнение, большинство и осуществляло свой план, если он был поддержан врачом или хирургом, известным своим искусством. После операции всегда определялась причина болезни, если речь шла о каком-то органе. Патологоанатомическое вскрытие, как указывалось выше, было обязательным. Если же причину смерти обнаруживали, то никому ее не ставили в вину, хотя бы его мнение оказалось ошибочным: все же большая честь оказывалась тому, кто предсказывал случившееся.

Лекари (хирурги) следовали с врачами по всем палатам. Помощники хирургов заносили в дневник, в начале которого было

проставлено имя больного и название болезни (это были «скорбные листы», истории болезни), все, что врачи предписывали каждому человеку. По завершении обхода всех пациентов помощники хирургов (подлекари) шли со своими студентами (лекарскими учениками) к аптекарю, где находились до тех пор, пока не будут приготовлены лекарства, а потом несли их в палаты и давали больным.

Ординарные хирурги (штатные лекари) каждый день по очереди дежурили в госпитале. Дежуривший не мог выйти из госпиталя, не подменив себя другим хирургом и не известив об этом главного хирурга. Не занятые на дежурстве могли отправляться к своим частным пациентам, но должны были вернуться в госпиталь в семь часов вечера. Помощникам (подлекарям), если они не были допущены к практике, а также студентам (лекарским ученикам) нельзя было отлучаться из госпиталя без дозволения главного хирурга.

По всей России, отмечал Кук, действовали правила, согласно которым каждый хирург, находится он на службе или нет, в сложных случаях обязан был пригласить для совета кого-нибудь из профессиональных врачей или старших хирургов независимо от того, каким был случай - терапевтическим или хирургическим. И ни один хирург не осмелится кому бы то ни было сделать операцию, предварительно не посоветовавшись и не согласовав свои действия со своим коллегой, если это возможно. В сложном или в опасном случае даже доктора медицины обязаны были обратиться к другим за советом, если было к кому. Однако если врач этим пренебрег и наступила смерть, ему было не миновать наказания. В то же время существовала практика, при которой в случае если жалоба пациента на врача или хирурга оказывалась необоснованной, то человека, от которого она исходила, сначала заботливо лечили, а после выписки сурово секли перед всем строем. Это был, видимо, хотя и не гуманный, но зато действенный способ защиты чести и достоинства врача и хирурга.

Кук приводил случай, когда он и лекарь Я.Ф. Монсей (будущий российский архиатр, который был тогда простым лекарем Петербургского адмиралтейского госпиталя) высказали свои, отличные от других, мнения по поводу одного ранения, которые были отклонены, но затем, как показало вскрытие, оказались правильными. И хотя это «дело выглядело очень скверно», - писал Кук, - все же за время его пребывания в адмиралтейском госпитале там

было проведено много превосходных операций и многих людей замечательно вылечили.

Объективные оценки, данные шотландским хирургом Куком хирургической практике петербургских госпиталей, работе своих российских коллег, весьма красноречиво свидетельствуют о довольно высоком уровне отечественной хирургии, находившейся примерно на одном уровне с западноевропейской.

Таким же было положение и в других крупных госпиталях, Кронштадтском, например, или Рижском, расположенных в европейской части страны. Хуже обстояло дело на окраинах. Например, на Урале и в Сибири в XVIII в. госпитали существовали только при полках, батальонах и горных заводах. При императрице Анне Иоанновне в Екатеринбурге был открыт госпиталь для завода и монетной экспедиции. Со второй половины XVIII в. был открыт госпиталь при нерчинских горных заводах. При колывановоскресенских заводах уже к 1751 г. имелся большой центральный госпиталь в Барнауле, госпиталь в Колывани и несколько лазаретов на рудниках. Позднее, в 1758 г., штаб-лекарь Н.Г. Ножевщиков по поручению Медицинской канцелярии создал в Сибири госпитальную школу - она находилась в Барнауле, при КолываноВоскресенском горно-заводском госпитале.

Постоянная нужда во врачах и хирургах и существование крупных, как мы говорим сейчас, многопрофильных госпиталей позволили организовать еще несколько центров подготовки медицинских кадров. Так, в 1787 г. командующий воевавшими с Турцией русскими войсками князь Г.А. Потемкин-Таврический открыл госпитальную школу при Елисаветградском военном госпитале; такие же школы были открыты на Урале, в Забайкалье и других местах.

Елисаветградская медико-хирургическая школа, открытая в Новороссии, на юге Украины и России, как бы взамен проектировавшегося Екатеринославского университета, успешно действовала в 1787-1797 гг. Действовала она на базе основанного еще в 1770 г. крупного госпиталя, которым руководил доктор медицины К.Ф. Рожалин, а с 1788 г. - губернский штаб-лекарь, воспитанник Петербургской госпитальной школы П.Н. Шарой, впоследствии ставший доктором медицины. Клинической базой для обучения будущих врачей стал госпиталь - здесь в период функционирования школы лечилось от 500 до 2000 раненых и больных. В основу

обучения в Елисаветградской, как и во всех других госпитальных школах, был взят опыт клинического обучения, накопленный в Московской госпитальной школе.

Чрезвычайно важным было принятие в 1735 г. «Генерального регламента о госпиталях» - документа, впервые законодательно регламентировавшего все стороны деятельности русских госпиталей, в том числе и деятельности госпитальных школ. Очень важная в этом документе глава вторая была посвящена должности главного доктора. Он обязан был руководить всей хирургической работой госпиталя и возглавлять не только хирургическую деятельность врачей госпиталя, но и подготовку молодых врачей, контролировать учебно-педагогическую деятельность преподавателей госпитальной школы, прежде всего оператора, вновь введенного преподавателя анатомии и хирургии (ранее его обязанности выполняли главный доктор и главный лекарь).

Ответственные обязанности предстояло выполнять и главному лекарю. Как заместитель главного доктора, он обязан был дважды в день, а если потребуется и чаще, с лекарями и учениками делать обходы, осмотры и перевязки больных, а также операции: «учеников же притом явственно обучать». В то же время главный лекарь призван был следить за хирургической деятельностью в госпитале, разрешать или запрещать проводить те или иные операции. Помогать главному лекарю призваны были госпитальные лекари и подлекари, а также лекарские ученики.

В «Генеральном регламенте» говорилось и о госпитальных (медико-хирургических) школах. «Госпитали, не едино к пользованию больных служат, - вновь подчеркивалось в «Генеральном регламенте», - но чтоб при лечении их болезней и ран, учреждения могли учинены быть, дабы чрез доброе наставление, искусного медика и лекаря, молодых людей (т.е. молодых врачей. - М.М.) производить». Намечалось следующее: «1) дабы по множеству больных, и число учеников содержать, которые к хирургии и анатомии удобопонятие имеют; 2) по множеству числа учеников искусные учителя в хирургии и анатомии содержаны были; 3) дабы у них в мертвых телесах недостатка не было, для толкования анатомии; 4) дабы к лучшему научению анатомии, ученикам показано было частей человеческих телес срисовать для лучшего утверждения мудрого составления оных».

«Генеральный регламент» рекомендовал повышать качество клинического обучения, стремиться к тому, чтобы ученики больше времени проводили в госпитале, старались лучше постигнуть медицину. К ученикам относили и подлекарей, «которым еще обучение по анатомии и хирургии потребно», так как это уже практиковалось в Московской госпитальной школе. Предусматривалось на 20-25 учеников иметь одного преподавателя, который должен был ежедневно по несколько часов заниматься с ними; указывалось и на необходимость самостоятельных занятий.

Что касалось изучения хирургии, то все хирургические операции ученикам госпитальной школы должны были демонстрировать (прежде всего на трупах, а потом на больных) преподаватель анатомии и хирургии, получивший звание оператора, а также госпитальные лекари; в палатах госпиталя и на дежурствах ученики работали под их руководством.

Одним из важных нововведений «Генерального регламента» было официальное узаконение должностей операторов - особых преподавателей, обучавших анатомии и хирургии. Звание оператора приобрело затем в медицинских кругах большой вес. Операторы стали, наравне с профессорами, непременными членами педагогических коллективов госпитальных школ.

Как правило, операторами становились врачи высокой квалификации. Такими были, например, Яков Меллен в школе Петербургского сухопутного госпиталя, а также и Иоганн (Иоганн Фридрих) Шрейбер (1705-1760) - трудолюбивый и деятельный врач, проживший в России большую часть своей жизни и плодотворно работавший на медицинском поприще.

Иоганн Шрейбер родился в интеллигентной, культурной семье, его отец был доктором богословия, проповедником соборной церкви и советником по истории. Еще не став взрослым, в возрасте 16 лет, Иоганн начал посещать университет Кенигсберга, где слушал лекции по философии, математике, медицине. А в 1726 г., пять лет спустя, он стал университетским студентом, причем, как водилось тогда, учился сначала во Франкфурте-на-Одере, потом в Лейпциге и, наконец, в Лейдене. В Лейденском университете Шрейбер в 1728 г. защитил докторскую диссертацию «Meditationes philosophico-medicae dе tletu» и стал доктором медицины.

После окончания университета Шрейбер в течение почти двух лет занимался медицинской практикой в Саардаме (Голландия),

но потом отправился в Германию, в Лейпциг. Здесь Шрейберу удалось напечатать один том своего медико-физиологического сочинения о естественно-математических основаниях медицины. Поскольку он больше тяготел все-таки к клинической медицине, то в 1731 г. принял приглашение приехать на службу в Россию и прибыл в Ригу.

Как известного ученого Шрейбера пригласили выступить с докладом в Петербургской академии наук. Тему для доклада Шрейбер избрал анатомо-физиологическую - изучение тела и движения. Этот доклад немецкого медика вызвал интерес и был тогда же опубликован в Петербурге Академией наук. Возвратившись в Ригу, Шрейбер дополнил свой доклад рядом материалов: в 1732 г. это дополнение тоже было опубликовано в Риге. В это же время, очевидно, он написал еще одно научное сочинение - историю жизни и заслуг Фредерика Рюиша; издано оно было в 1732 г. в Амстердаме. Затем Шрейбер стал дивизионным врачом, а потом генеральным штаб-доктором армии, позднее почти полтора года боролся с чумой.

Только в 1739 г. он возвратился в Москву, где первым делом взялся за обобщение своего опыта борьбы с чумной эпидемией. В 1740 г. в Петербурге вышла его книга «Observationes et cogitata de peste, quae annis 1738 et 1739 in Ukrainia grassata est» («Наблюдения и размышления о чуме, которая в 1738 и 1739 г. на Украине свирепствовала»). Эта небольшая, объемом всего в 45 страниц книга, содержала весьма ценные сведения по проблеме борьбы со смертельно опасными эпидемиями; недаром книга несколько раз переиздавалась в нашей стране и за рубежом (Берлин, 1744; Петербург, 1750; Петербург, 1752 и т.д.).

В 1742 г. Шрейбера перевели в северную столицу на должность профессора хирургии петербургских госпитальных школ. В течение почти 20 лет он преподавал в школах обоих петербургских госпиталей - сухопутного и адмиралтейского. Преподавал он не только хирургию, но еще и тесно связанную с ней в госпитальных школах анатомию, такие ее разделы, как остеология, миология, ангиология. В процессе обучения анатомии он использовал рисунки и различные анатомические препараты: частыми и обязательными были вскрытия трупов. Медицинская канцелярия, направив его преподавателем, дала ему титул «доктора и профессора», чем он очень гордился.

Не подлежит сомнению, что профессор хирургии И.Ф. Шрейбер был известным ученым - недаром его избрали почетным членом императорской Петербургской академии наук и членом Римско-императорской академии испытателей природы. Помимо научных сочинений, о которых говорилось выше, он был автором еще ряда научных трудов. Так, определенную ценность представляли его «Наблюдения анатомо-практические», опубликованные в Петербурге в 1734 г. на латыни, а позднее Академией наук - на русском языке. Шрейберу принадлежали интересные наблюдения о рациональном и нерациональном лечении мочекаменной болезни; о них он сообщил в одном из своих трудов, который был опубликован в Петербурге в 1743 г. Иллюстрации к работе выполнил известный российский хирург и анатом М.И. Шеин. По поручению Медицинской канцелярии Шрейбер написал предисловие к сокращенному курсу анатомии Я. Меллена (1744). Однако самым, пожалуй, важным сочинением И.Ф. Шрейбера стал труд по клинической медицине. В 1756 г. в Лейпциге он издал на немецком языке написанную в России книгу - учебник для госпитальных школ по диагностике и терапии внутренних и хирургических заболеваний. Книга называлась «Kurze, doch zulaengliche Anweisung zur Erkenntniss und Gur der vornehmsten Krankheiten des menschlichen Leibes, dogh vornehmlich in Absicht auf erwachsene Mannspersonen wie solche in den Grossen Hospitaelern zu St. Petersburg alle Jahre seit 1742 bis hierher ist vorgetragen un erklaeret worden» («Короткое, но доступное руководство для познания и лечения важнейших заболеваний человеческого тела, главным образом взрослых мужчин, которые в больших госпиталях Петербурга во все годы, начиная с 1742, до сих пор изучены и объяснены»). Как видно из названия, книгу эту Шрейбер написал на основании своего большого клинического опыта, накопленного в годы работы в госпитальных школах Петербурга, российской столицы.

Долгие годы книга Шрейбера заслуженно считалась в России, Германии и других странах Европы одним из лучших учебных руководств по диагностике и терапии. В нашей стране эту книгу, еще в ее «немецком» варианте, ученики госпитальных школ использовали как учебник. А в 1768 г., уже после смерти Шрейбера, известный врач и ученый П.И. Погорецкий перевел ее с немецкого на латинский язык, дополнил разделами о женских и детских болезнях, а потом издал со своим предисловием (и на собствен-

ные средства) в Москве. Позднее, в 1781 г., Н.М. МаксимовичАмбодик перевел книгу Шрейбера с дополнениями Погорецкого с латыни на pycciaoi язык. Есть основания полагать, что Шрейберу принадлежали и другие научные сочинения, в частности сочинения по хирургии, которые, например, как последнее издание его «Руководства», могли быть опубликованы без имени автора, или остались в рукописях, или были опубликованы за рубежом и пока неизвестны отечественным исследователям.

Шрейбер был в свое время в России одним из самых авторитетных специалистов по медицине и хирургии. При его назначении профессором хирургии он получил специальную инструкцию Медицинской канцелярии. Ознакомление с ней чрезвычайно поучительно, так как позволяет судить о содержании, формах и методах изучения хирургии и медицины в госпитальных школах не только в 40-50-х гг. XVIII в., но и позже. Как указывалось в инструкции, следует заботиться о подготовке «искусных лекарей, которые бы не токмо разумели хирургию, но притом бы были обучены лечить те болезни, которыя обыкновенно между солдатами и морскими людьми случаются и коим они подвержены».

В инструкции подчеркивалась важность методически рационального преподавания хирургии, как, впрочем, и других разделов медицины, подчеркивалась также важность наглядного обучения. Профессор обязывался ежедневно проводить занятия с учениками и подлекарями продолжительностью не менее двух часов, а порой и больше. На этих занятиях следовало учить как предмет «материя медика», так и хирургию, теоретическую и практическую. Давалась рекомендация о том, как проводить занятие по хирургии. При этом профессору хирургии предлагалось не разделять хирургические и терапевтические заболевания, а говорить о них совокупно.

Наибольший, пожалуй, интерес вызывала изложенная в инструкции программа изучения хирургических операций, подчеркивалась важность знания анатомии для обучения будущих хирургов. Вместе с тем уже тогда была принята используемая и сейчас последовательность изучения хирургических операций - сначала на трупах, в анатомическом театре, а потом в клинике. Иной порядок обучения оперативным вмешательствам не допускался. Профессору предлагалось «у него под командою состоящего оператора» за месяц вперед уведомлять о предстоящем курсе изучения хирургических операций: за 24 часа до операции следовало пригото-

вить все, что могло потребоваться хирургу. При этом безразлично, шла ли речь об учебной операции на трупе или о вмешательстве в клинике. Объясняя ход операции, профессору следовало подробно говорить о методах ее проведения, используемых хирургических инструментах, медикаментах, применяемых во время операции и после нее.

Инструкция предусматривала обязательное применение в процессе преподавания хирургии «деревянных составных корпусов человечьих» - с их помощью удобно было изучать наложение различных бандажей. Профессору вменялось в обязанность при клинической операции «учащимся при оной операции примечаемое показывать и толковать, и ему всегда с своими учениками быть при перевязках и приказывать то делать, что к лечению рассудить полезно». Таким образом, обучение не исчерпывалось одними лишь хирургическими операциями - будущих врачей учили перевязкам, выбору наилучших средств послеоперационного лечения и т.д.

Инструкцию эту составил доктор П.З. Кондоиди, впоследствии ставший лейб-медиком, архиатром и президентом Медицинской канцелярии. Однако вполне возможно, что его соавтором, особенно в тех разделах, которые касались хирургии, стал тот, кому она формально была адресована, - профессор И.Ф. Шрейбер. И здесь нет никакого парадокса, поскольку инструкция представляла собой фактически солидную научно-практическую работу о сущности и содержании медико-хирургической подготовки будущих врачей. Содержавшиеся в ней мысли и замечания, советы и предложения были адресованы не только (а может быть, и не столько) профессору Шрейберу, сколько всем российским докторам, занимавшимся медицинской практикой и обучением врачей. Ясно одно: установление должности профессора хирургии, регламентация преподавания этой, да и других специальностей сыграли положительную роль в хирургической и общемедицинской подготовке учеников госпитальных школ - завтрашних врачей, призванных развивать отечественную медицину и хирургию.

Клиническому обучению будущих врачей и хирургов способствовала практика обязательных патологоанатомических вскрытий с непременным участием лечивших больного врачей и учеников госпитальной школы. Немалую роль сыграли и другие меры. Так, рациональным оказалось установление в 1753 г. должности младших докторов (доцентов). Их обязанности тоже регламентировала

специальная инструкция, составленная доктором П.З. Кондоиди, которому и здесь вполне мог помогать (в том, что касалось хирургии, да и других разделов клинической медицины) профессор Шрейбер.

Младшие доктора обязаны были, в частности, в течение года вести с подлекарями и учениками три учебных курса - по анатомии, хирургии и фармации, читать им лекции «по академическому обыкновению и точно на латинском диалекте». Вот что говорилось о преподавании хирургии: «Начинать хирургию и толковать вам надлежит на латинском же диалекте чинимых над человеком операциев, грубых же колико можно и субтильных и каковых ради причин и обстоятельств такая или такая операция чинима бывает, и какую учинить должно прежде операции препарацию больного, сколько времени и какими способами, что примечать надлежит доктору, что лекарю во время самого действия или операции, чего наипаче остерегать, какое лечение, пищу и питье и прочее больному предписать надлежит для излечения после операции, какие припадки могут быть опасны и проч».

Младшие доктора должны были «показывать и толковать» хирургические инструменты, повязки, бандажи. В то же время им рекомендовалось «самое же рукодействие операций и прикладывания бандажей чинить в присутствии вашем оператору, а где нет оператора - главному лекарю на мертвых человеческих телесах неотложно». Большое внимание уделялось наглядности - в инструкции говорилось, что «в демонстрациях анатомических и хирургических, чего разом всем присутствующим ясно видеть и потому внимать невозможно, поворотом столь на три или четыре стороны повторять и показывать, дабы демонстрация всем равно была видима и внимаема».

В генеральных госпиталях предписывалось иметь определенное число больных разными болезнями в одной или нескольких палатах и заведовать ими по своему усмотрению, т.е. независимо от госпитального доктора. Это были фактически первые клиники, созданные для учеников госпитальных школ, хотя они и не носили такого названия.

Будущих лекарей готовили тогда не только в госпитальных школах, но и «на рабочих местах» - в крупных госпиталях, которые были тогда своеобразными медико-хирургическими центрами на огромных пространствах России. Известно, что довольно крупные

по тем временам госпитали действовали (кроме Москвы, Петербурга и Кронштадта) в Казани и Ревеле, Астрахани и Архангельске, Екатеринбурге и Тобольске. В каждом из них работали опытные лекари, а в иных и доктора медицины; достаточно компетентные в своем деле специалисты оказывали медицинскую и хирургическую помощь, а кроме того, передавали свой опыт, учили младших коллег - лекарских учеников.

Мартын Шеин

Хирургия России начала XVIII в. (при том, что хирургов, как и врачей, было тогда сравнительно немного) все-таки мало чем отличалась от западноевропейской. Не изменилось положение и в середине, и во второй половине века: отечественная медицина и хирургия по-прежнему продолжали развиваться в основном в едином общеевропейском русле, что неоспоримо подтверждало участие России в общем процессе мирового научного, технического и культурного развития.

Хотя в век Просвещения развитие клинической медицины и хирургии и отставало, как правило, от развития естественных наук, все же медики старались использовать накопленный наукой анатомо-физиологический опыт, результаты исследований живого организма, таких, например, какие были выполнены в физическом классе Петербургской академии наук. Позитивную роль сыграло то обстоятельство, что количество хирургов в России возросло прежде всего за счет выпускников госпитальных школ, получивших достаточную подготовку по хирургии. Увеличилось количество госпиталей и лазаретов, где использовали оперативные методы лечения; были открыты первые гражданские больницы в Москве (Павловская, Екатерининская), Петербурге (Обуховская, Калинкинская), в других городах.

Об оперативной практике петербургских госпиталей второй половины XVIII в. свидетельствуют факты, приведенные отечественным хирургом М.И. Шеиным в переведенной им с латинского языка книге лейпцигского профессора И.З. Платнера - перевод этой книги был издан в Петербурге в 1761 г.

Мартын (Мартин) Ильич Шеин (1712-1762) происходил из людей простого звания и был сиротой. Учился он в Петербурге в архиерейской школе для сирот, которую основал и содержал за свой

счет Феофан Прокопович. Школа находилась на Аптекарском острове при архиерейском доме на речке Карповка в чудесном сосновом бору. Учителями были в основном иностранцы, многим предметам обучал сам Феофан. В школе, ставшей известной как семинария Феофана Прокоповича, преподавали русский, латинский и греческий языки, славянское чтение, грамматику, риторику, логику, арифметику, геометрию и ряд других наук, в том числе рисование.

Очевидно, еще в семинарии Феофана Прокоповича у Шеина проявился талант художника-рисовальщика, и поэтому, наверное, в 1738 г. Медицинская канцелярия, где он служил после окончания семинарии, направила его в качестве «рисовального мастера» в Кронштадтский адмиралтейский госпиталь. В этом госпитале Шеин сначала только помогал, рисуя те или иные анатомические образования, в преподавании анатомии ученикам местной госпитальной школы, но потом увлекся и сам начал заниматься этой наукой.

В 1739 г. Шеина перевели в Санкт-Петербургский адмиралтейский госпиталь. Здесь в 1741 г. он официально оформил свою принадлежность к медицине - сдал экзамены и получил звание подлекаря, при этом экзаменаторы особо отметили его «изящество в работах анатомии». В 1745 г. Шеин стал лекарем, сохранив за собой на некоторое время и статус рисовального мастера, а в 1758 г. его произвели в штаб-лекари.

В том, что лекарь Шеин начал заниматься хирургической практикой ему, конечно же, помогло прекрасное знание анатомии и опыт преподавания этой науки. Его успехи в хирургическом лечении привлекли внимание начальства: в 1753 г. Мартын Шеин становится главным лекарем - первым заместителем главного доктора и ведущим хирургом Петербургского адмиралтейского госпиталя. Одновременно он продолжает преподавать хирургию и анатомию ученикам медико-хирургической школы, а с момента организации Академии художеств становится там профессором анатомии. К сожалению, интенсивная и весьма плодотворная научная деятельность М.И. Шеина продолжалась недолго: он скоропостижно скончался в 1762 г. в возрасте 50 лет.

Шеин был разносторонне одаренным человеком. Поскольку он удачно сочетал талант художника и капитальные знания анатома, то неудивительно, что именно он стал составителем и автором

большинства таблиц (21 из 26) для главнейших разделов анатомии в первом отечественном руководстве по этой дисциплине - атласе «Syllabus seu index omnium partium corporis humani figuris illustratus» («Силлабус или указатель всех частей человеческого тела, иллюстрированный рисунками»). Этот атлас - первый оригинальный отечественный медицинский учебник - был напечатан на латинском языке в Петербурге в 1744 г. и в течение многих лет оставался одним из основных учебников для госпитальных школ.

Еще более важной была деятельность Шеина как переводчика медицинской литературы. Он прославился как отличный переводчик, первым сделавший доступными книги западноевропейских профессоров для широкого круга российских читателей, прежде всего для будущих врачей. Высококачественные переводы Шеина были к тому же, используя современную терминологию, переработанными и дополненными.

В 1757 г. Шеин перевел учебник Лоренца Гейстера «Сокращенная анатомия» (в двух томах). Чрезвычайно важно, что при переводе этой книги с латыни он фактически заново создавал русскую медицинскую терминологию. Так, ему принадлежат такие термины (образованные им сложные слова), как «кровеносные сосуды», «грудобрюшная преграда», «околоушная железа», «подвздошная кишка», «червеобразный прибавок» (теперь отросток), «мочеточник», «мочеиспускательный ствол» (теперь канал), «семявыносящий проток» и т.д. До нас дошли введенные им названия, не соответствующие буквальному значению латинских терминов: теменная кость - os parietale, основная кость - os sphenoidale, брыжейка - mesenterium, ободочная кишка - colon, детское место - placenta и т.д.

Пионерским стал труд Шеина по переводу на русский язык (тоже с латыни) учебника Иоганна Платнера, объемистого труда, содержавшего 955 страниц в одном томе. В книге Платнера излагалась новейшая практическая хирургия того времени. Например, подчеркивались особенности ран различных областей человеческого тела, давалось описание первичной обработки раны, содержалось немало других полезных рекомендаций.

Переводя книгу Платнера, Шеин не просто механически заменил латинский текст русским, а в целом ряде мест дал собственные, научные (по тому времени) и весьма рациональные, общедоступные определения важных медицинских понятий. Так, в примеча-

нии к § 261 он дал определение атрофии: «Атрофия - болезнь, называется, когда все тело или некоторая часть от ествы не тучнеет, но помаленьку невидимо тончеет и иссыхает». В примечании к § 141 он разъясняет, что такое ихор: «Ихор часто значит сыворотку кровную, т.е. сукровицу, а иногда сок острый, елейный и водяной, из чирьев истекающий».

Исходя из собственного хирургического опыта (а был он, судя по всему, незаурядным хирургом), Шеин внес ряд дополнений, замечаний и поправок, описал случаи из госпитальной практики. В некоторых местах перевода он прямо спорил с Платнером, приводя собственные оригинальные суждения по поводу тех или иных оперативных вмешательств. Например, таково примечание к § 513, в котором Платнер хотя и описывал случай излечения хирургом Манне раненого с проникающим ранением черепа, но все-таки заключал, что этому «почти никак верить невозможно». Однако Шеин не согласился с этим и свое мнение аргументировал фактом: привел историю болезни (из собственной практики), которая убедительно подтверждала возможность излечения таких больных. Споря с утверждением Платнера в § 546, что вряд ли могут быть излечены раны в надбровной области из-за трудности производства здесь трепанации, Шеин в качестве примера опять приводил историю болезни из собственной практики.

Интересны приведенные Шеиным примеры, свидетельствующие о развитии хирургии в русских госпиталях и позволяющие судить об успешной хирургической практике отечественных хирургов. Среди них находится, например, указание о применении русскими хирургами пластических операций. Так, в § 916 Платнер рекомендует производить пластику мягкого нёба при его разрушении болезненным процессом, а Шеин замечает: «что самое здесь в Адмиралтейском госпитале 1757 г. у одного магазинвахтера и у другого матроса сделано». В другом месте, внося добавление к § 238 Платнера, где описываются способы остановки кровотечения, он рассказывает об успешном применении в Санкт-Петербургском адмиралтейском госпитале тампонады кровеносных сосудов. Таким образом, этот и другие примеры из практики российского хирурга Мартына Шеина подтверждают, что уровень хирургии в России в XVIII в. был в основном таким же, как и в странах Западной Европы.

«Оперативная техника в России в то время была уже весьма высокой - это можно сказать без всякого преувеличения, - писал историк медицины В.В. Куприянов. - Русские хирурги оперировали на сосудах, устраняя опухоли «бьющих жил» (т.е. либо ангиомы, либо аневризмы), на глазу, борясь с катарактой, на черепе. Операции при «килах» (грыжах) не представляли для хирургов чеголибо сложного. Русским хирургам уже были известны операции заднепроходного свища, «впущение» воздуха в плевральную полость, трахеотомия... Что касается оперативного удаления камней мочевого пузыря, то некоторые хирурги достигали при выполнении этой операции подлинной виртуозности».

В гражданских больницах и госпиталях

О том, что представляла собой практическая русская хирургия (массовая хирургия), свидетельствовала практика первых гражданских больниц, основанных в XVIII в. и действовавших в Петербурге и Москве. В этих больницах наряду с другими лечили и хирургические заболевания, здесь работали специалисты-хирурги.

В Павловскую больницу, созданную в Москве в 1763 г., принимались «для лечения всякого звания бедные и неимущие обоего пола люди безденежно». С 1768 г. круг больных, поступавших на лечение, был ограничен - принимали «только тех больных, коих болезнь излечима». В больнице было сначала 25 кроватей, потом (1767) добавили еще 25, а к началу XIX в. число мест возросло до 75.

Об уровне хирургии в Павловской больнице можно судить по тому, кто ее возглавлял и кто в ней работал. В 1763-1765 гг. главным доктором был приехавший из Франции Н.Г. Леклерк (Клерк). В России он прожил почти 20 лет, был военным врачом (а значит, и хирургом), написал несколько научных работ. В 1765-1767 гг. эту должность исполнял И.Х. Кулеман (Кульман), уроженец Вестфалии, доктор медицины Геттингенского университета, опытный врач и штадт-физик Москвы, большую часть жизни проживший в России.

В течение 10 лет, с 1767 по 1777 г., больницу возглавлял И.Ф. Эразмус, доктор медицины Страсбургского университета, известный акушер, анатом и хирург. В течение 20 лет Эразмус руководил Московской повивальной школой, а в 1764-1768 гг. был профессором кафедры анатомии и хирургии Московского универ-

ситета. «Своей науке» (анатомии и хирургии) Эразмус посвятил ряд работ («Слов»), написанных по-латыни. Это такие работы, как «О неприятности анатомического учения, с избытком вознаграждаемой удовольствием и великою пользою» (1765), «О нынешнем состоянии врачебной науки в России, судя по правилам Иппократовым» (1768) и др. Он занимался и наукой, и практической хирургией. Покинув в 1768 г. Московский университет, Эразмус до последних дней жизни работал в Павловской больнице.

На посту главного доктора Эразмуса сменил И.Ф. Веч (Вейч). Он окончил Венский университет, специализировался в области теоретической медицины и даже позднее приобрел в Германии «славу ученого физиолога», но занимался и медицинской практикой. Работу в Павловской больнице он совмещал с деятельностью профессора физиологии и патологии Московского университета. Опытные специалисты трудились в Павловской больнице и в качестве лекарей. Это были Сулаже (1763), Эйнбродт (1763-1767), Жамбель (1767), Лидо (1767-1779), А. Раушерт (1779-1780), Берник (1780-1781), Дружинцев (1781-1804) и др.

В Петербурге в 1779 г. начала функционировать Обуховская больница. Расположенная в шести небольших домиках больница могла служить помещением только для 60 больных. Но в 1784 г. по плану лейб-хирурга Екатерины II И.З. Кельхена были построены новые каменные здания больницы. Образцом для нее послужила Венская, так называемая Общая больница (Allgemeines Krankenhaus).

Уроженец Риги Иван Захарович Кельхен (1722-1800), получив медицинское образование и став доктором медицины, был сначала домашним врачом в доме сановного вельможи графа З.Г. Чернышева, затем стал лейб-хирургом императрицы Екатерины II, а с 1783 г. совмещал эту работу с преподаванием в основанном по его инициативе Калинкинском хирургическом институте. Он пользовался таким доверием императрицы, что Калинкинская и Обуховская больницы, организованные по представленному им плану, были поручены непосредственно его управлению.

Первоначально Обуховской больницей управлял городской штаб-лекарь Нилус, медицинский штат состоял из четырех лекарей. Однако очень быстро его сменил и затем многие годы плодотворно трудился в больнице как главный врач и ведущий хирург доктор медицины И.З. Кельхен. При нем в больнице работало два

штаб-лекаря, пять лекарей и подлекарей. Опытный и знающий специалист, Кельхен был не только лейб-хирургом императрицы и главным врачом Обуховской больницы, но и руководителем Калинкинского хирургического института. В сущности, Обуховская больница была, по современной терминологии, клинической - на ее базе обучали учеников Калинкинского института и уровень медицинской, и в том числе хирургической помощи, был достаточно высоким.

В разработанной доктором Кельхеном инструкции, определявшей обязанности медицинского персонала Обуховской больницы, особое внимание уделялось хирургической службе. Согласно этой инструкции, старший лекарь должен был каждое утро в семь часов звоном колокола созывать всех лекарей в перевязочную и «тамо имеющим опасных ран больным перевязывать оные самому и все операции делать ему же, а в случаях опасных и важных, докладывать директору, не весьма же опасных перепоручает он перевязывать знающему лекарю под своим наставлением». По окончании перевязок совершался совместный обход больных по палатам. Позднее, в четыре часа пополудни, производился вторичный обход, после которого старший лекарь осматривал вновь привезенных и отпускал лекарей, а остающемуся «дежурному лекарю давал свое наставление». Старшему лекарю, подчеркивалось в инструкции, «повинуются все лекари, цирульники и сидельницы. Равномерно исполняют его наставления, касающиеся для медицины, смотритель и смотрительницы».

Доктор Кельхен был умелым и квалифицированным хирургом и потому особое внимание уделял обязанностям лекарей. Он считал, что каждый лекарь в отдельности «должен производить сам все хирургические действия... В книге своей замечает он наиточнейше нумер, имя, лета больного, болезнь, ее увеличивание и уменьшение, припадки, прописанные лекарства, их действие и прочее». Дежурный лекарь несет свои обязанности в течение суток, заменяя старшего лекаря и всех остальных лекарей в их отсутствие.

В то же время, будучи заботливым врачом, Кельхен много внимания уделял уходу за больными. С этой целью Кельхен предлагал организовать при больнице курсы для женщин, добровольно посвятивших себя помощи медикам. Их следовало обучать акушерству, перевязкам, искусству ставить пиявки и делать кровопускания; жить они должны были в общежитии при больнице, а

работать как в больнице, так и в городе. В общем, это было нечто вроде возникших значительно позднее общин сестер милосердия, но, к сожалению, тогда идея доктора Кельхена не осуществилась.

В Москве авторитетным учреждением быстро стала Екатерининская больница, основанная в 1775 г. и призванная, очевидно, стать одной из первых в числе вновь создаваемых лечебных учреждений; она замышлялась как общедоступная и «всесословная, общая для всех родов болезней». С самого начала в Екатерининской больнице оказывали хирургическую помощь. Первое, пожалуй, упоминание о хирургах этой больницы имеется в описании двух французских путешественников, которые в 1792 г. сообщали: «Три хирурга и три субхирурга составляют персонал, обслуживающий этот госпиталь, имеется, кроме того, один медик». Хирургия в больнице присутствовала с первых же лет ее существования. В 1783 г. было открыто хирургическое отделение, а в штатах больницы, введенных в 1784 г., была уже специальная должность оператора. В 1787 г. (в то время в больнице было уже 150 кроватей, из них 26 - для умалишенных) работали один штаб-лекарь, три лекаря, один оператор, четыре подлекаря.

В первые 25 лет ее существования эту московскую больницу возглавляли штаб-лекарь Яков Зундблат и штаб-лекарь Ф.И. Граве. Врачами, в том числе хирургами, здесь работали лекари И. Петрошевский, И. Гернман, Ф.Ф. Рашке, штаб-лекарь Г.А. Симонов, лекари И. Рефельд, И. Адам, К. Меллер, И. Шадин, К. Паульярд, Е. Зайковский, А. Менсусинов, С. Иванов, штаб-лекарь И.И. Рундквист и др. Особой популярностью пользовался работавший в Екатерининской больнице с 1783 по 1806 г. «оператор каменной болезни» И.П. Венедиктов.

Иван Петрович Венедиктов (1740-1806) родился в городе Стародубе Черниговской губернии в мещанской семье. В 1765 г. Венедиктов стал учеником госпитальной школы генерального адмиралтейского госпиталя, окончил полный курс учения и получил право врачебной практики. Венедиктов научился литотомии еще в 1763 г. от одного из своих родственников, а в школе усовершенствовался по анатомии и хирургии. Впоследствии он практиковал (производил операции литотомии) в Москве, первоначально в Московском генеральном госпитале, где еще и обучил своему искусству 13 учеников госпитальной школы - М. Садовского, П. Горбатовского, В.Д. Кудрицкого, Т.Д. Минаева, П. Кудрицкого и других, в том

числе своего сына И.И. Венедиктова. Затем хирургическая практика Венедиктова расширилась, он стал выезжать для операций в другие города, а в Москве работал вместе с сыном и учениками и начал активно сотрудничать в Екатерининской больнице, где со временем стал одним из первых хирургов, оперировавших на мочевом пузыре.

В архиве Медицинской коллегии хранятся отчеты И.П. Венедиктова о произведенных им литотомиях. Так, в рапорте «от находящегося в Москве оператора каменной болезни I класса Ивана Венедиктова» указано, что в 1800 г. в Екатерининской больнице он сделал 203 операции «над страждущими мучительной каменной болезнью». Из числа оперированных умерли пять человек «от приключившихся посторонних болезней». Вес извлеченных камней был от 35 до 42 золотников (1 золотник = 4,266 грамма. - М.М.). В 1801 г. в этой же больнице им было выполнено 140 промежностных литотомий: «несколько больных умерли от сопутствующих заболеваний, 5 - от «антонова огня» (гангрены). В том же году Венедиктов в присутствии московских врачей оперировал больного 63 лет и извлек камень из мочевого пузыря весом 43 золотника «фигурного изгиба и длиной около трех вершков, похожий на отрубленную шею с головой индейки, цветом снаружи иловатый, внутри янтарный или кремнистый, свойства самого крепкого».

Есть данные, что Венедиктов «в течение 36 лет произвел до 4000 операций и, несмотря на грубость оперативных приемов, терял не более 4 из 100 оперированных. Такого числа одной и той же операции не сделал еще, и с таким успехом, ни один хирург на свете». Кроме того, Венедиктов успешно производил пластические операции, о чем свидетельствует написанное от его имени объявление: «Еще за нужное почел я объявить почтенной публике, ежели кто имеет с рождения три губы, которыя обезображивают лицо так, что и зубы наружи, таковы б могли ко мне являться, кои могут получить в шесть дней таковую губу, которую они от рождения не имели, только значик будет там, как ниточка. Ежели же кто в етом усумнится, то может видеть в Москве мужскаго и женскаго пола довольное число мною излеченных!»

У Венедиктова были недруги, которые, завидуя, очевидно, его успехам, не считали его дипломированным врачом, а лишь «оператором каменной болезни» и даже «малограмотным». И это несмотря на известные факты о том, что он окончил госпитальную

школу в Петербурге, был лекарем, преподавал и имел учеников, и, сверх того, был «испытан в знаниях в Петербургской Медицинской коллегии». На самом деле И.П. Венедиктов был первоклассным оператором, хотя и в узкой области, так как производил главным образом операции литотомии, да еще, как указано выше, делал пластические операции на лице и занимался малой хирургией. И хотя он не оставил после себя научных трудов, все-таки этого известного врача-практика следует признать одним из видных российских хирургов своего времени.

Пользовались известностью и другие хирурги, специализировавшиеся на операциях литотомии и именовавшиеся тогда «операторами каменной болезни». Это были «внучатые» ученики Венедиктова, ученики П. Горбатовского - Евстафий Базилевич, Семен Краснолюдский, Никита Гербанский, Федор Чернявский, Тимофей Добровольский, Иван Павлов, а также уроженец Петербурга доктор медицины В. Галлидей и др.

Наибольший, пожалуй, авторитет завоевал долго работавший в Курске Т. Добровольский, который за свои успехи был в 1798 г. произведен в штаб-лекари. В архиве сохранились материалы о его хирургической деятельности. Так, в рапорте инспектора Курской врачебной управы М.Т. Згурского, направленном в декабре 1797 г. в Медицинскую коллегию, говорится, что оператор каменной болезни Добровольский в сентябре оперировал юношу 17 лет в селе Везноватом Ниже-Девицкого уезда. На операции присутствовали оператор Трофим Павлович Ольхович, штаб-лекарь Алексей Трофимович Пахомов и инспектор врачебной управы Михаил Трофимович Згурский. Извлеченный камень был весом 2 унции (59,72 грамма). Больной выздоровел через 24 дня. В другом рапорте М.Т. Згурского сказано, что с 1792 по 1796 г. Добровольский выполнил 14 промежностных литотомий, а с 1796 по 1798 г. - еще 5 операций. В приложенном списке оперированных больных были пациенты в возрасте от 3 до 20 лет, а одному больному было 68 лет. Летальных исходов было всего два.

Нельзя не упомянуть еще об одном хирурге, пользовавшемся большой известностью в Москве, речь идет о Франце Францевиче Керестури (1739-1811). Уроженец Венгрии, он большую часть своей жизни провел в России. В 1762 г. Керестури поступил в Московскую госпитальную школу, в 1763 г. стал подлекарем, а в 1764 г. получил врачебный диплом - стал лекарем. Прослужив

около года карантинным врачом на юге Украины, в начале 1765 г. он вступил в должность прозектора анатомии Московского университета при профессоре Эразмусе, а затем стал преподавателем и профессором анатомии и хирургии.

В 1776 г. Медицинская коллегия присвоила Керестури звание штаб-лекаря, а в 1784 г. он стал доктором медицины и хирургии. Правда, никаких сведений о хирургической деятельности профессора Керестури не сохранилось. Хотя он был одним из наиболее известных московских врачей: у него была большая частная практика, и за помощью к нему обращались многие представители московской знати. Однако практика эта была, судя по всему, преимущественно общеврачебная, а отнюдь не хирургическая. Не ясно даже, работал ли профессор анатомии и хирургии в какомлибо стационарном учреждении.

Ранее всего, а потом и наиболее активно, хирургия в Москве начала развиваться в старейшем Московском военном госпитале, где начало ей положил Н.Л. Бидлоо, а позже трудились операторы И. Пагенкампф, Л. Кальдервуд и др. И в дальнейшем, на протяжении всего века Просвещения и в следующих столетиях тоже, этот генеральный (клинический) госпиталь оставался одним из главных центров отечественной хирургии. В 1767 г. в Московском госпитале попытались даже открыть специальное отделение для лечения различных повреждений (в современной терминологии - травматологическое отделение). Однако эту инициативу главного доктора госпиталя А.Ф. Шафонского доктор А. Раушерт, сменивший его на посту главного доктора, не поддержал, и Медицинская коллегия отвергла проект организации такого отделения под предлогом невозможности принимать в госпиталь гражданских лиц.

Во второй половине XVIII в. в Московском госпитале трудились наиболее квалифицированные специалисты, такие, например, как воспитанник Московской госпитальной школы Н.Ф. Чубенский, который в 1758 г. был назначен исправляющим должность главного лекаря в госпитале «по особливому знанию в хирургическом деле и госпитальных обрядов». Это были также штаб-лекарь Г.Г. Энгель (в 60-70-е гг.), штаб-лекарь, а затем профессор И.Д. Гильтебрандт (в 80-е гг.), лекарь С. Успенский (в 90-е гг.), потом профессор П.М. Шумлянский. Опытные и компетентные в своем деле врачи, они одновременно были и практикующими хирургами, и преподавателями госпитальной школы. Виду этого качество и объем

оказываемой в госпитале хирургической помощи были достаточно высокими, что подтверждают документальные факты.

Лечебная деятельность Московского госпиталя постоянно расширялась, улучшались и показатели качества лечения. Так, еще в 50-х гг. XVIII в., когда хирургическая активность в госпитале была сравнительно невелика, основной причиной смертности были «заразные болезни». В 1755 г. госпиталь сообщал в Медицинскую канцелярию, что из 1474 поступивших умерло 155 (за год), из них 130 - из-за febris continua (лихорадки), остальные в основном - от diarrhoea (очевидно, тифов или дизентерии).

В сентябре 1769 г. в госпитале находилось 417 больных, в том числе с такими заболеваниями: раны разные - 45; язвы разные - 64; абсцессы - 21; грыжа мошоночная - 1; перелом нижней челюсти - 1; выпадение прямой кишки - 1; глазные болезни - 3; туберкулез легких - 16; поносы - 7; сифилис - 90; мания - 8; эпилепсия - 2 и т.д.

В 70-80-е гг., по данным отчетов, сюда ежегодно поступало от 1800 до 6500 больных. Госпитальные врачи и их помощники старались повысить качество лечения, в том числе хирургического, улучшить уход за больными. И это им удавалось. Показатель смертности был в госпитале ниже, чем в ряде отечественных и зарубежных больниц и госпиталей. Например, во всей Европе не было в то время госпиталя, в котором смертность была бы ниже 8%. А в Московском госпитале она составляла в 1781 г. 4,3% от общего числа лечившихся, а в 1782 г. - 5,6%.

Таким же было положение и в других генеральных госпиталях - в Петербурге и Кронштадте. Здесь хирургию представляли операторы и лекари И.Б. Гангарт, И. Гюйон, Я. Меллен, профессор И.Ф. Шрейбер, а затем воспитанники Петербургских госпитальных школ И.Х. Цубер, Г.М. Орреус, Ю.Д. Гаммен, Я.О. Саполович Д.П. Моренков, И.Б. Кернер, И.Ф. Буш, А. Федоровский и др.

Большие неприятности врачам и хирургам российских госпиталей и больниц, как и их западноевропейским коллегам, приносили различные осложнения, прежде всего то, что мы сейчас определяем как внутрибольничные инфекции. Так, в феврале 1759 г. по указу Медицинской канцелярии группа из семи докторов, «консилиум-медикум» (Паркен, Аш, Лерхе, Крузе, Синопеус, Шилинг, Бахерахт) осматривала больных в Петербургском генеральном сухопутном госпитале и дала заключение, что «больные все в

госпитале, которых мы обще смотрели, суть одержимы по большей части горячкою и с поносом, которая горячка ныне и везде в Санкт-Петербурге распространилась».

Отдельная тема - состояние хирургической помощи в армии. Во время Семилетней войны 1756-1763 гг. медицинскую помощь раненым и больным оказывали тогда и в постоянных госпиталях (генеральных сухопутных, генеральных полевых, гарнизонных, адмиралтейских), и во временных госпиталях и лазаретах (этапных, полевых временных, походных). При значительной, в общем, хирургической активности, считал специально изучавший этот вопрос С.А. Семека, ни о каком обезболивании не было и речи, если не считать чарки водки перед операцией. Операции и перевязки производились нередко просто под открытым небом или в палатках и строениях. Для остановки кровотечений применялся турникет, снабженный пелотом. Наряду с перевязкой крупных сосудов, предпринимаемой для окончательной остановки кровотечений, широко практиковалось прижигание раскаленным железом, кипящим маслом или различными химическими веществами.

Ампутация как метод лечения огнестрельных ранений конечностей имела самое широкое применение, хотя в среднем из трех ампутированных выживал один, а ампутация бедра и плеча в верхней трети приводила почти всегда к летальному исходу. Правда, в отличие от армий других европейских стран, где к этой операции прибегали даже при простом, неосложненном переломе, в русской армии законодательно, еще по воинскому уставу 1716 г., ампутации ограничивались.

Производили такие операции обычно после кровопускания и, как правило, круговым способом: конечность туго перетягивалась выше места ампутации; рассеченная кожа и подкожная клетчатка оттягивались, и на уровне оттянутой кожи рассекались мышцы до кости; кость перепиливали пилой. Крупные сосуды перевязывали или прижигали, раневую поверхность прикрывали кожей, культю поливали подогретым маслом, посыпали присыпкой, содержавшей различные клейкие вещества, и покрывали корпией и повязкой. В дальнейшем лечении широко применялись припарки.

Рассечение раны применялось для удаления инородных тел, для перевязки сосудов в глубине и для извлечения костных отломков. Типичный метод хирургической обработки раны сводился к рассечению пулевого канала, очистке его поверхности, удалению пули

зондом или чаще пальцем, удалению костных отломков. Оперированную конечность обливали спиртом (обычно камфарным), полость раны заполняли корпией, накладывали повязку и окончатую шину, в дальнейшем применяли непрерывные припарки.

Лечили хирурги и черепно-мозговые ранения: широко применялась трепанация, кровоточившие сосуды при этом сдавливались специальными артериальными зажимами или использовались давящие повязки - в этих случаях шарики из корпии накладывали непосредственно на кровоточивший сосуд, поверх них накладывали еще четыре - шесть слоев корпии и этим создавали плотную повязку в форме пирамиды, сдавливавшей сосуд. В послеоперационном лечении использовали венепункции, припарки и компрессы, слабительные, клизмы, повязки со склеивающей мазью и липким пластырем. При явлениях сотрясения мозга применялась специальная смесь из воды, винного уксуса и нашатырного спирта в определенных пропорциях или пиявки, которые ставили на затылок и на виски.

Хирургические вмешательства проводились и при проникающих ранениях грудной клетки - для предупреждения развития кожной эмфиземы прибегали к расширению раневого отверстия. Если кожная эмфизема уже развилась, производили разрезы на коже и выдавливали воздух. Костные отломки удаляли, после чего накладывали повязку. И при этих ранениях применяли венепункцию. При ранениях грудной клетки необходимым считалось как можно более быстрое наложение повязки для защиты легких от инфекции.

Что касается проникающих ранений живота, то их относили к разряду смертельных. Все же при омертвении выпавших петель кишечника в течение 24 часов применяли припарки, для чего употребляли воду, вино, жирный бульон, теплое парное молоко или теплое мясо свежеубитого животного. К лапаротомии не прибегали: ранения органов брюшной полости лечили исключительно консервативно.

Как правило, лечение различных ранений не ограничивалось воздействием на рану, а сопровождалось наблюдением за общим состоянием организма, за сердцем и легкими, особенно за работой кишечника. Результатом такого наблюдения были меры общего характера, преимущественно назначение соответствующей диеты. «С точки зрения современной оценки, - писал в 1951 г. С.А. Семе-

ка, - методы лечения ран во время Семилетней войны представляются довольно примитивными и, тем не менее, для своего времени это лечение достигало относительно неплохих результатов».

Подготовка врачей. Константин Щепин

Во второй половине XVIII в. в России было уже немало врачей - отечественных, «из природных россиян», получивших образование в госпитальных школах, но главным образом - все-таки приехавших из-за границы. Ввиду этого расширение масштабов подготовки отечественных врачей и хирургов продолжало оставаться одной из самых важных задач. В то же время нельзя было забывать о прогрессе медицины и хирургии, о дальнейшем развитии медицинской науки и практики. Главную роль в этом призваны были сыграть завоевавшие большой авторитет госпитальные школы, прежде всего их преподаватели - врачи, хирурги, ученые. Как правило, на должности преподавателей госпитальных школ назначали наиболее способных выпускников, которых предварительно для совершенствования в науках отправляли за границу. Так, в 1761 г. девять молодых лекарей из Петербурга - П.И. Погорецкий, К.О. Ягельский, Ф.Т. Тихорский и другие отправились в Лейден, а трое - в Страсбург. Через два-три года они возвратились домой, став докторами медицины, многие преподавали впоследствии в госпитальных школах.

В госпитальной школе Петербургского сухопутного госпиталя с успехом преподавал профессор Иван Андреевич Полетика (1726- 1783). Медицинское образование он получил в Киле (Германия), продолжил в госпитальной школе в Петербурге и завершил в Лейденском университете. В 1754 г. в Лейдене Полетика защитил докторскую диссертацию, а затем с 1754 по 1756 г., будучи избранным профессором медицинского факультета Кильского университета, преподавал студентам. Вернувшись в Россию, он стал профессором Петербургской госпитальной школы, а затем и главным доктором Петербургского сухопутного госпиталя и много сделал для лучшего преподавания медицины и хирургии.

Среди известных отечественных ученых второй половины XVIII в. были и те, кто посвятил себя хирургии, вернее, анатомии и хирургии, ибо тогда это была в российских госпитальных школах

и медико-хирургических училищах единая или, скорее, двуединая специальность.

Отличным педагогом, образованным врачом и хирургом зарекомендовал себя К.И. Щепин. Константин Иванович Щепин (1728- 1770) родился в селе Молотниково, близ Котельнича Вятской губернии, в семье пономаря. Он учился в Вятской славяно-латинской школе, а потом в Киево-Могилянской академии. Отправившись за границу, где он жил «на своем коште», Щепин два года провел в Италии, где посетил Флоренцию, слушал лекции (в том числе лекции знаменитого Морганьи) в Падуанском и Болонском университетах, потом переехал в Грецию, оттуда в Константинополь и в 1751 г. возвратился в Россию. В Петербурге Щепин поступил в Академию наук, где под руководством известного ученого С.П. Крашенинникова занимался научными исследованиями по изучению растительности, а затем был послан за границу.

В заграничную поездку в Голландию Щепина послали по рекомендации Крашенинникова «для искусного наблюдения в ботанике и оранжерейно содержащихся ботанических трав». Однако после смерти в 1755 г. С.П. Крашенинникова отношение Академии наук к Щепину переменилось, его уже не считали перспективным академическим работником и кандидатом в адъюнкты. Чувствуя такую перемену и ощущая проснувшийся интерес к медицине, Щепин решил продолжить и завершить свое медицинское образование - в этом его всецело поддержала Медицинская канцелярия, нуждавшаяся в умных и образованных специалистах. Да и Академия наук, пригласив в адъюнкты другого человека, фактически отказалась от Щепина и согласилась «передать» его Медицинской канцелярии. Это решение порицал М.В. Ломоносов, считавший, что кандидата в адъюнкты выбрали «мимо Щепина, коего тогда нарочно продали в Медицинскую канцелярию».

Медицинское образование Щепин получил в Лейдене и там же в 1758 г. защитил диссертацию, посвященную терапевтическому действию диеты. Потом еще в течение года он по предписанию Медицинской канцелярии знакомился с состоянием хирургии и медицины во Франции и Англии. В Лондоне он побывал в ведущих госпиталях (Св. Варфоломея, Св. Фомы, Новом Лондонском и др.), а в Париже прослушал курс хирургии в Парижской хирургической академии и познакомился с госпиталем Hotel-Dieu. Побывав также в Дании и Швеции, в 1759 г. Щепин возвратился в

Петербург. Сдав установленный экзамен и подтвердив свой «докторский градус», Щепин получил право на медицинскую практику в России. Свою врачебную деятельность он начал в Петербургском генеральном сухопутном госпитале, где ему выделили «одну палату с разными больными».

Образованный врач и искусный хирург, во время Семилетней войны (1756-1763) Щепин был в действующей армии сначала дивизионным доктором, а потом руководил Бижоф-Вердерским военно-походным госпиталем, где через его руки прошли сотни раненых и больных. А после окончания войны он был назначен профессором анатомии, физиологии и хирургии Московской госпитальной школы.

В Москве Щепин начал читать лекции (на русском языке) по физиологии, анатомии и хирургии. Значение этих наук, прежде всего анатомии, он подчеркивал неустанно. Щепин составил и послал в Медицинскую канцелярию новую программу преподавания различных наук, в том числе хирургии. «Как хирургия составляет главное дело моих учеников, - считал Щепин, - то и участие в ней удвоить против прочих частей медицины». Медицинская канцелярия утвердила предложения Щепина. В дальнейшем он чрезвычайно плодотворно преподавал хирургию, а также анатомию, физиологию, «материю медика» и другие предметы.

Важно, что, обучая хирургии, Щепин хотя и руководствовался новой, составленной им программой, но все-таки не отвергал и весьма содержательной «Инструкции профессору хирургии Шрейберу» (1742). В течение первого года обучения ученикам госпитальной школы преподавалась анатомия и хирургия (с десмургией). На втором году продолжалось изучение анатомии применительно к хирургии, излагались сведения по физиологии. При изучении хирургии часть времени отводилась для практических занятий, другая часть - для «лекционов» и «визитации». Все операции ученики госпитальной школы должны были научиться производить на трупах. Будущим лекарям и хирургам следовало знать такие заболевания, имевшие в том числе и «хирургический характер», как воспаление, лихорадка, абсцессы наружные и внутренние (карбункулы, чирьи, скирры, рожа) и т.д. Оперативное лечение многих из этих болезней тогда практиковалось и должно было быть знакомо будущим врачам и хирургам.

К сожалению, преподавательская деятельность Щепина в Москве продолжалась недолго: виной стала то ли болезнь, то ли конфликт с госпитальным начальством, а может быть, и то и другое. Во всяком случае летом 1764 г. он приступил к работе в качестве преподавателя (доцента) анатомии и хирургии обеих петербургских госпитальных школ, но спустя несколько лет был отстранен от преподавания Медицинской коллегией. В 1770 г. Щепин выехал в Киев, где в это время шла борьба с эпидемией моровой язвы (чумы), и там стал жертвой этой болезни.

Известный историк медицины В.В. Куприянов, автор первой обстоятельной монографии о Щепине (1953), писал, что «в истории отечественной медицины Константин Иванович Щепин по праву занимает одно из выдающихся мест».

Видным хирургом и анатомом был профессор Н.К. Карпинский. Никон Карпович Карпинский (1745-1810), сын казака, родился на Украине, в Полтавской губернии, а первоначальное образование получил в Харьковском коллегиуме. В 1773 г. он поступил в госпитальную школу при Петербургском генеральном сухопутном госпитале. Учился он прилежно, через год стал подлекарем и, как лучший ученик, был назначен «в должности прозектора и репетитора анатомических и хирургических преподаваемых в оной госпитали публичных лекций». В 1776 г. Карпинский получил звание лекаря и продолжал работать в госпитале, занимаясь, главным образом, лечением хирургических больных и производя различные операции.

Однако стремление заняться наукой побудило его оставить работу в госпитале и отправиться в 1779 г. за границу, в Страсбург. Здесь, в университете, он выполнил диссертацию, напрямую связанную с хирургией, - «De impedimentis in lythotomia occurentibus, quibus accedit singularibus visicae urinariae observatio» («О затруднениях, встречающихся при иссечении камней, с присовокуплением некоторых частных замечаний, относящихся до мочевого пузыря»). Карпинский разобрал все применявшиеся тогда способы камнесечения и описал осложнения, которые могли возникать. Отрицая метод умозрительных суждений, он выступил за использование опытного исследования в медицине и хирургии. Он указывал, что только те врачи, которые «стараются изо всех сил тщательно исследовать человеческий организм и находят сущность болезни, обогащают хирургию новыми, более правильными методами». Ха-

рактерно, что в диссертации он подробно сообщил и об операции, которую произвел сам в Петербургском госпитале вместе с лекарем И.В. Руцким под руководством старшего доктора Ф.Т. Тихорского. Эту диссертацию он защитил в 1781 г. (вскоре диссертация была издана на латинском языке и потом переиздана) и стал доктором медицины и хирургии.

Возвратившись в Петербург, Карпинский, как обладатель докторской степени зарубежного университета, сдал в Медицинской коллегии полагавшийся по закону экзамен и получил право практики в России. Работать он начал преподавателем анатомии в Петербургской академии художеств (и занимался этим до конца жизни). В 1784 г. он становится младшим доктором в адмиралтейском, а затем лекционным доктором в сухопутном госпитале. После создания медико-хирургических училищ Карпинский в 1786 г. возглавил впервые учрежденную кафедру анатомии и хирургии и как профессор начал преподавание этих дисциплин и физиологии, которую преподавали вместе с анатомией, будущим врачам и хирургам. С 1791 г. Карпинский стал членом Медицинской коллегии, а потом, оставив преподавание во вновь учрежденной Петербургской медико-хирургической академии, где он руководил кафедрой анатомии и физиологии, он становится членом Медицинского совета и генерал-штаб-доктором по военному ведомству. В 1797 г. Карпинский был избран почетным членом Петербургской академии наук.

Карпинский внес свой вклад в развитие отечественной хирургии. Еще в 1776 г., обобщив свой опыт, он написал для учеников госпитальной школы пособие «Курс хирургических повязок». Вместе с Я.О. Саполовичем, будущим профессором и известным российским хирургом, он в 1785 г. выполнил важную работу - пересмотрел наборы хирургических инструментов, которые отпускались госпитальным школам для обучения лекарских учеников, и пополнил их новыми инструментами. Тогда же вместе с Саполовичем он создал образец нового полкового хирургического набора. Кроме того, при его участии были созданы фантомы для обучения десмургии. Хирургию профессор Карпинский преподавал в неразрывной связи с анатомией, его лекции сопровождались демонстрациями на трупах и анатомических таблицах. О содержании лекций Карпинского и о его теоретических взглядах можно судить по сохранившимся рукописям его учеников: «Анатомия -

трупоразъятие» и «Хирургия, преподаваемая профессором медицины Никоном Карповичем Карпинским, 1787». Кроме хирургии Карпинский немало сделал для усовершенствования преподавания анатомии, а также для развития российской фармакологии: он стал автором изданной на латинском языке оригинальной отечественной фармакопеи - «Pharmacopoea Rossica» (1798), которая в 1802 г. была издана в Москве на русском языке. Карпинский написал наставление «О лечении желтой горячки» (1804), участвовал в составлении карантинного и других уставов и инструкций для врачей. По его предложению был составлен первый «Российский медицинский список».

Одним из самых видных российских хирургов XVIII в. был Я.О. Саполович. Яков Осипович Саполович (1760-1830), сын казака, родился на Украине, в Киевской губернии. В 1772-1778 гг. учился в Киево-Могилянской академии, по окончании которой поступил в Кронштадтскую госпитальную школу, а проучившись год, перешел в госпитальную школу при Петербургском генеральном сухопутном госпитале. Здесь его любимыми предметами стали анатомия и хирургия. Получив в 1780 г. звание подлекаря, он продолжал учение и в 1783 г., став лекарем, по представлению профессора М.М. Тереховского был назначен прозектором госпиталя.

Не оставлял Саполович и хирургию, регулярно производя различные операции. К 1785 г., например, относится операция, когда он успешно проделал литотомию мальчику 13 лет, удалив камень весом 8 золотников. Потом он сделал еще две такие же операции (мальчику 7 лет и солдату 35 лет), удалив у них крупные камни весом 8 и 10 золотников. Эти операции молодого лекаря, как и другие вмешательства, которые он осуществлял в Петербургском генеральном сухопутном госпитале, получили широкую известность. В 1786 г. по ходатайству старшего доктора госпиталя Ф.Т. Тихорского Саполовича назначили оператором. Вскоре способного хирурга переводят в адмиралтейский госпиталь, где он в качестве оператора возглавил хирургическое отделение и проработал почти пять лет.

В 1790 г. Саполович, оставаясь оператором в адмиралтейском госпитале, становится еще и профессором хирургии Петербургского медико-хирургического училища. Саполович был не только искусным хирургом, но и отличным терапевтом: именно он первым

в России начал при обследовании больных применять перкуссию и аускультацию.

В петербургских госпиталях Саполович преподавал теоретическую и оперативную хирургию, обучал своих воспитанников методам лечения хирургических заболеваний и приемам оперативной техники. В то время его хирургическая деятельность развернулась в полной мере. В 1795 г. Саполовича назначили членом Медицинской коллегии, что явилось признанием его вклада в отечественную медицину и хирургию. В 1796 г. он становится еще и директором Петербургского медико-инструментального завода (и остается в этой должности более 30 лет, до 1829 г.). Однако после образования Петербургской медико-хирургической академии (1798) профессору хирургии Саполовичу, только вступившему в новую должность, пришлось оставить преподавательскую деятельность. По нелепому бюрократическому решению профессорам почему-то не разрешалось состоять членами Медицинской коллегии, и из-за этого новая академия, да и отечественная хирургия тоже, лишились одного из самых видных хирургов своего времени.

О взглядах Я.О. Саполовича на хирургию, об использовавшихся им способах лечения различных заболеваний позволяют судить его записки по хирургии, представляющие собой, очевидно, лекцию для учеников Петербургского медико-хирургического училища. Эти записки, помеченные 1797 г. и озаглавленные «Chirurgia professori Sapoloviza scribendi, sub chirurgi Petro Froeky, inpetropolitani» еще в начале ХХ в. хранились в библиотеке Уральского медицинского общества, первым о них в 1909 г. сообщил П. Кибардин.

Саполович очень серьезно и взыскательно относился к профессии хирурга, и тем своим ученикам, кто решил посвятить себя этой науке, адресовал определенные, довольно жесткие требования. «Посвятивший себя для изучения хирургическому искусству,- писал он,- должен быть здравого телосложения, бодраго и предприимчивого духа, но, чтобы достигнуть желаемого в оной части успеха, обязан отложить все житейские попечения, а паче относящиеся к праздностям и роскошам, а предуготовить себя должен начально знанием словесных наук и всех тех наук, кои имеют влияние на познание хирургической науки». Эти требования он сформулировал исходя, скорее всего, из собственного опыта - хирургического и жизненного.

Говоря о причинах возникновения болезней, Саполович демонстрировал приверженность господствовавшим тогда взглядам. Так, причинами болезней признавались «остроты», проникающие в тело. Касался он и не очень-то связанных с хирургией послеродовых заболеваний. Однако самое интересное заключалось в тех разделах записок, которые Саполович посвятил собственно хирургии. Вот, например, борьба с кровотечением. «Кровь, текущая фонтаном, удерживается различными лекарствами и инструментами, - указывал Саполович. - Лекарства, употребляемые для сего, суть, тройной спирт и из оного составленныя другия, как-то: essentia, tinctura; растительными и минеральными кислотами и теми телами, в коих кислоты находятся, а именно - квасцы, разные купоросы. Но иногда оныя тела оказываются более вредными, нежели полезными, поелику от употребления оных оказывается жестокая боль, возжение и нередко - антонов огонь... Полезнейшими почитаются - березовый трут и дождевик, кои, будучи приложены, отверстия перерезанных сосудов совершенно затыкают без всякого раздражения».

Говорилось в записках Саполовича и о том, как быть, если применение всех этих средств не даст эффекта. «Но ежели означенныя лекарства не окажут желанного действия,- подчеркивал Саполович,- тогда должно выше течения крови прижать боевую жилу к кости, которою ни есть из тех машин, которые называются tourniquet. За полезнейшую в сем случае почитается машина Froeky, а потом должно перевязать боевую жилу». Рекомендации по использованию турникетов, в том числе и турникета Фрэки, для того времени были вполне рациональными.

Как пример операции, при которой возможно сильное кровотечение, Саполович приводил ампутацию бедра. «При ампутации бедра, - предупреждал он, - хотя в большом стволе кровь остановлена будет, но нельзя избежать, чтобы через множайшия ветви, коих здесь превеликое количество находится, не последовало сильное кровотечение, поэтому многие врачи на сем члене отсечение производить не советуют». Все-таки в случае крайней необходимости профессор советовал делать ампутацию бедра ближе к самому колену, на расстоянии трех или четырех пальцев. «Если ж не можно сего сделать, и дело в том состоит, чтобы разрез делать поближе к самому брюху, то надобно знать, что в сем великая

опасность жизни содержится, так что лучше для избежания опасности предоставить дело натуре».

Опаснейшим осложнением каждой хирургической операции был тогда «антонов огонь» - причины его были неизвестны, бороться с ним было очень трудно. Трудно, но можно, считал Саполович, и рекомендовал в качестве «лучшего и новейшего средства aer fixus: берут кислаго теста сколько угодно, намазывают на тряпку, присыпают сверху чистым мелом. Кислое тесто, растворяя мел, производит довольное количество aeri fixi, который, исходя из мела, своею силой в телесных частях производит то, что гнилое от здороваго надвигается мало по малу. Тогда другого средства не остается, как сделать отсечение умершей части». Тоже, в общем, дельная рекомендация для того времени.

Правда, не все, о чем писал Саполович, что он советовал делать, соответствовало передовым научным устремлениям. Так, при созревании гнойников следовало, по его мнению, «беречься употребления слабительных, ибо тогда со всего тела делается прилив к кишкам, следовательно, и материя, находящаяся в нарыве, может в тело поглощаться и сим самым всеконечно может производить худыя следствия». Раны дыхательного горла он считал весьма опасными потому, что «через раны сего рода воздух, вливаясь в знатном количестве, растягивает воздушные сосуды, а тем самым, прижимая в легких сосуды кровеносные, препятствует прохождению крови, от чего следует трудное дыхание, тоска непомерная, тягость в грудях, а засим прекращение кругообращения крови и, наконец, прекращение жизни человеческой». И все-таки о трахеотомии Саполович говорил как об операции в некоторых случаях очень полезной.

Как хирург Саполович постоянно пользовался различными хирургическими инструментами и знал в них толк - недаром он в течение многих лет возглавлял Петербургский медикоинструментальный завод. Поэтому, основываясь на собственном опыте, он писал, что «есть люди, которые чрезвычайно боятся хирургических инструментов, так что от единого взору падают в обморок». Однако его отношение к разным инструментам было неодинаковым. Так, он упоминал о «машине BotalTa», которая, судя по описанию, представляла собой нечто вроде гильотины - падавший нож в мгновение ока отсекал подставленный член. Писал он и о том, что при ампутации пальцев употреблялось долото

и молоток, и палец вместе с мягкими частями отсекался моментально. Впрочем, Саполович не одобрял употребления этих инструментов, мотивируя это тем, что при этом раздробляются кости и рана долго не заживает, а также трудно бывает справиться с кровотечением.

Среди разнообразных операций, которые описывал в своих записках Саполович (и которые он, может быть, производил и сам), были операции на кишках - сшивание кишок при ранениях. Вот что он писал по этому поводу: «Советуют в диаметр кишки вкладывать трубочкою карту свернутую, смазав оную oleo teretinthini, или бычачье горло, высушенное, смоченное в виноградном вине и смазанное balsamo Peruviano, и потом на оных соединять и укреплять продетою нитью края. По уверению некоторых писателей, якобы два конца перерезанной кишки сростаются, а дыхательное горло, согнивши, выходит через задний проход». Однако собственный опыт Саполовича не подтверждал, по-видимому, «уверений некоторых писателей», его коллег-хирургов, и поэтому он скептически относился к этому способу сшивания кишечника, считал раны кишок смертельными. А вот сшивание обычных, наружных ран оказывалось эффективным. Раны сшивали вощеным шелком и струнами. При глубоких мышечных ранах следовало применять «сошвение с палочками», которое описывалось Саполовичем так: «Две нити, сделанныя тесьмою из шести простых нитей разного цвета, соединить воедино воском. Две оныя нити вдеть в ушки четырех игол, продеть сквозь края раны снизу вверх, отступив от оных на четыре линии геометрическия. Потом, разделив всякий конец на три доли и между двумя долями положив палочки, притягивать, пока края соединятся, и завязать на одной стороне узлом неразрешимым, а на другой - простым и петлеватым, остальными же долями разного цвета подушечку, приложенную на края, прикрепить». После сшивания раны на нее накладывали различные мази и перуанский бальзам, покрывали корпией и перевязывали бинтом. Иногда, напротив, применялся раздражающий метод лечения, так как принималось за аксиому, что рана может закрыться только путем нагноения.

Вот как рекомендовал Саполович поступать при ранении нервов: «Для излечения прободения и до половины разрезанных чувствительных жил должно пустить кровь и дать прохладительныя лекарства и на рану прикладывать теплое скипидарное масло.

Если болящаго мучит боль непомерная и судороги, то, по мнению новейших писателей, повинны мы прикладывать на рану снотворительныя лекарства. Буде сии средства не окажут желанного действия, остальную часть чувствительной жилы надо перерезать, от чего все те жестокие припадки исчезают, но остается вечный паралич в конечностях».

Описывал Саполович и предоперационную подготовку больного. Перед каждой операцией требовалось провести особое приготовление. Оно заключалось в кровопусканиях, назначении легкой диеты и слабительных. После того как больной в достаточной мере ослабевал, приступали к самой операции.

Саполович формулировал показания к оперативному лечению, писал о том, в каких случаях хирург должен был оперировать. Прежде всего это были различные повреждения (травмы) - здесь оперировать приходилось в силу необходимости. Хирургам следовало производить операции при гнойниках, свищах и опухолях. Нужно было, наконец, оперировать при ущемленных грыжах, испробовав, однако, предварительно все принятые тогда средства к их вправлению, не исключая и кровопусканий, и «клистиров из дыму табачного нарочно к тому назначенным инструментом». Устранив тем или иным способом ущемление, назначали бандаж.

Конечно же, принимая во внимание фрагментарность дошедших до нас записок Я.О. Саполовича, трудно составить полное представление о его хирургической активности, об операциях, которые он проводил в петербургских госпиталях, о том новом, что он внес в хирургию. Одно можно утверждать вполне определенно: уровень хирургии, которую практиковал профессор Саполович, соответствовал в основном общеевропейскому.

Как профессор хирургии, Саполович многое сделал для повышения качества преподавания своей специальности в медикохирургических училищах. Так, в 1792 г. он вместе с С.С. Андреевским внес предложение повысить требовательность к экзаменовавшимся на лекарское звание, добиваться, в частности, их лучшей «последипломной» клинической подготовки: «Если которые во время экзамена удостоятся лекарского звания, таковые обязаны пробыть еще в госпитале полгода, но не менее». Позднее, опять вместе с С.С. Андреевским, Саполович разработал меры по улучшению деятельности медико-хирургических училищ, по повышению качества обучения будущих врачей и хирургов. Эти весь-

ма рациональные меры вошли в «Предварительное постановление о должностях учащих и учащихся» (1795).

В этом постановлении обращали на себя внимание разделы об обязанностях профессоров («учащих»). Вот что говорилось о профессоре хирургии: «Для преподавания хирургических лекций определяются вторник, середа, пятница и суббота, от 4 часов до полудни... Приступая к операции над мертвым телом, во-первых действию оной предшествовать должна обстоятельная теория, без которой ни единая над мертвыми телами операция производима быть не может. Показав самым делом производство оной, буде время и обстоятельства позволяют, для лучшего в сей части утверждения, учащиеся собственными руками к повторениям допускаются.... Профессор великое при сем случае внимание обращать должен на способности, склонность и твердость духа каждого учащагося, яко на такие качества, которые не многим свойственны и потому редкие к сей науке охотно прилепляются... Делая над больными в хирургическом театре операции, наблюдать тишину и человеколюбие, во время которой, находясь по своим местам учащиеся со вниманием примечают действия своего профессора. Пред началом операции, разумея в отсутствии больного, изъясняет профессор собравшимся в театре ученикам краткими словами силу, важность и самыя орудия, к оной принадлежащия... Июнь и июль препровождать в наставлении перевязочному искусству на чучелах».

Все это во многом созвучно тому, что содержат дошедшие до нас «Записки» Я.О. Саполовича, а что-то (например, о качествах, которыми должен обладать будущий хирург) едва ли не дословно повторяет высказанные там его мысли о хирурге. Существенно и то, что Саполович ясно и четко выделил три основных раздела в изучении тогдашней хирургии - оперативную хирургию, клиническую хирургию, десмургию, определил последовательность их изучения. Обращали на себя внимание и изложенные в этом постановлении морально-этические правила, которыми следовало руководствоваться всем «учащим»: «Должность профессоров не только состоит в обучении юношества наукам, но и в наставлении его благонравию, человеколюбию и состраданию к удрученному болезнями человечеству. Любовь и привязанность должны они снискивать кротостию и ласковым обхождением и в случае погрешности их, при изъявлении своего неудовольствия, отнюдь не

употреблять поносных выражений, но исправлять тихими и благоразумными увещаниями, ибо гнев и неблагоразумная горячность не суть средства к исправлению худых нравов, а притом напоминать здесь и то, чтобы в присутствии учащихся учения другого профессора ни под каким видом не порочить».

Вместе с Н.К. Карпинским Саполович написал еще одну весьма полезную работу - наставление «О испытании докторов, из чужих краев прибывающих» (1797). Много полезного сделал Саполович и как руководитель Петербургского медико-инструментального завода. Ему принадлежит заслуга обеспечения российских хирургов надлежащим инструментарием для проведения самых разнообразных оперативных вмешательств. На этом же заводе производилась экспертиза тех инструментов, которые закупались за рубежом. Об этом свидетельствует следующее предписание: «Г-ну кол(ежскому) сов(етнику) Саполовичу. По предписанию медицинской конторы дан С.-Петербургскому купцу Иванову наряд о поставке 100 эластических катетеров в вверенный Вам инструментальный завод, в который они так скоро поставят, то, освидетельствовав их в доброте и сделав в несколько катетеров серебряную проволоку, иметь представить в 3 экспедицию». 11 июля 1807 г. в распоряжение директора завода Саполовича поступили «восемь батальонных и восемь карманных наборов инструментов, сделанных по новым образцам англичанином Бруном». Саполович должен был наборы освидетельствовать, сличить с отделываемыми на инструментальном заводе и «немедленно донести».

Среди российских хирургов конца XVIII в. пользовался известностью и П.М. Шумлянский. Павел Михайлович Шумлянский (1750-1824) родился близ Полтавы и первоначальное образование получил в Киево-Могилянской академии. В 1773 г. он вместе с братом А.М. Шумлянским, впоследствии знаменитым исследователем строения почек, поступил в госпитальную школу при Петербургском генеральном сухопутном госпитале. Учился он весьма успешно и уже через год сдал подлекарский экзамен. Несколько лет он служил в армии подлекарем, а в 1777 г., сдав еще один экзамен, стал лекарем и продолжал служить в армии. Однако в 1784 г. ему удалось поехать во Францию, в Страсбургский университет, где в 1789 г. он защитил диссертацию «De proxima topicae inflamationis causa» («О непосредственной причине местного воспаления»). Диссертация Шумлянского была переведена на немец-

кий язык и опубликована в сборнике лучших работ по хирургии, вышедшем в Лейпциге в 1794 г.

По возвращении в Петербург в 1790 г. Шумлянский сначала был младшим доктором Петербургского сухопутного госпиталя, в 1793-1795 гг. - профессором анатомии и хирургии Кронштадтского медико-хирургического училища, а с 1795 по 1798 г. - профессором Московского медико-хирургического училища: здесь он преподавал хирургию и «материю медика» (фармакологию). После преобразования этого училища в Московскую медикохирургическую академию Шумлянский был избран ординарным профессором хирургии. При этом он управлял и существовавшим тогда в Москве заводом хирургических инструментов. С 1805 г. он был профессором хирургии Харьковского университета. Был избран почетным членом Медицинской коллегии.

П.М. Шумлянский известен как автор ряда сочинений по хирургии и медицине. Еще будучи младшим врачом госпиталя, он написал интересную работу «Объяснение испытанного действия воды на тело огнем охваченное и стужею пораженное» (1792), в которой высказал свое мнение по малоизученным вопросам лечения этой нередкой патологии. Так, рассматривая весьма актуальный для России вопрос о помощи при отморожениях, он рекомендовал помещать обмороженные конечности в холодную воду, чтобы обеспечить их постепенное согревание. Большинство своих работ П.М. Шумлянский написал в годы профессорства в Харькове. Ему принадлежит, например, работа по травматологии «Примечания с дополнениями к науке о вывихах костей» (1821), статья «О младенческой пупочной грыже» (1811) - едва ли не первое в отечественной литературе сочинение по детской хирургии, ряд работ об использовании минеральных вод (1806, 1808, 1809), а также сочинение «Размышление о врачебной науке» (1789).

Потребности жизни диктовали необходимость дальнейшего совершенствования подготовки врачей. С этой целью был разработан ряд мер. По-прежнему много внимания обращалось на квалификацию врачей, приезжавших в Россию: об этом говорилось еще в работе Я.О. Саполовича и Н.К. Карпинского «О испытании докторов, из чужих краев прибывающих» (1797).

Все врачи, особенно доктора медицины, приезжавшие в Россию из-за рубежа, держали теперь экзамен на возможность медицинской практики в стране, на право пользоваться степенью

доктора медицины: изъятий из этого правила не было ни для кого, ослушники строго наказывались. Век Просвещения, развитие естествознания, прогресс медицинской науки и практики, в том числе хирургии, властно требовали иметь в стране знающих и умеющих специалистов, а для этого непрестанно совершенствовать подготовку врачей. Основанный в середине столетия медицинский факультет Московского университета еще только набирал силу, студентов там было очень мало, преподавание клинической медицины и хирургии велось явно неудовлетворительно. Поэтому основное внимание было обращено на госпитальные школы. Несмотря на то что фактов заведомого отставания уровня преподавания в этих школах от передовых университетов Западной Европы не приводилось, да их, скорее всего, и не было, все же выявилась тенденция стремления отечественного высшего медицинского образования к общеевропейскому уровню, к практике европейских университетов.

В 1786 г. была осуществлена реформа высшего медицинского образования. Госпитальные школы обрели самостоятельность - их отделили от госпиталей, назвав медико-хирургическими училищами. Было образовано три училища - Московское, Петербургское (в его состав вошли обе петербургские госпитальные школы) и Кронштадтское, число учеников в них значительно возросло, в среднем в два раза. В каждом училище образовали четыре кафедры: анатомии, физиологии и хирургии, ботаники, «материи медика» и химии, патологии, терапии и медицинской практики, акушерства, женских и детских болезней. Учебной и клинической базой медико-хирургических училищ оставались генеральные госпитали - Московский, Петербургский сухопутный и Кронштадтский адмиралтейский. Создание специальных кафедр призвано было значительно повысить уровень теоретического практического обучения. В частности, обращало на себя внимание, что хирургия, как и прежде, изучалась в тесной и неразрывной связи с анатомией и физиологией, что соответствовало давней традиции российских госпитальных школ, и призвана была подчеркнуть важность всесторонней подготовки хирургов.

Проблема подготовки отечественных хирургов ставилась как одна из важнейших еще в инструкции, которую Екатерина II дала вновь образованной Медицинской коллегии в 1763 г.: коллегии было велено, «дабы в госпиталях содержан был порядочный театр

анатомический, и чтобы молодые из Российских обучаемы были хирургии». Необходимость совершенствования подготовки отечественных врачей и хирургов, неразрывно связанная с прогрессом отечественной медицины и хирургии, по-прежнему оставалась в центре внимания. Об этом много размышляли ведущие российские ученые и врачи.

Важные суждения высказал, в частности, Д.С. Самойлович в своей рукописи «Способ наиудобнейший ко восстановлению медико-хирургической науки при армиях и полках, в батальонах и при других воинских командах, а во флоте на кораблях, и по приведению оного по всему государству во всетончайшее совершенство...». Эту рукопись обнаружил историк медицины В.В. Куприянов. Предлагавшиеся Самойловичем меры и нововведения были продуманными и взвешенными, а подготовке врачей и хирургов и совершенствованию их знаний уделялось особое внимание. Самойлович отмечал важность осуществлявшегося в медикохирургических училищах клинического обучения будущих врачей и хирургов: «В единой России сей есть всеудобнейший способ науки сей (медицины и хирургии. - М.М.) выучиваться. В иных государствах начинают оной поучатися на бумаге. А в России всегда и повсюду поучаются оной от самого начала около болезнующих постелей, и в амфитеатрах анатомических». Вместе с тем он писал о необходимости больше внимания обращать на широкую общебиологическую подготовку будущих врачей и хирургов. Предлагались также реальные меры помощи врачам и хирургам в совершенствовании их знаний, а перед наиболее способными и просвещенными открывались широкие перспективы. Самойлович предлагал также ряд других мер, которые следовало принять, после чего «в самоскорейшем времени врачебная и медико-хирургическая науки совсем во новую облекутся ризу. Будут навсегда имея вседовольное время ко изучению науки своей, выходить из госпиталей (т.е. из медико-хирургических училищ. - М.М.) совершенные и наидостойнейшие врачи, а паче медико-хирурги, яко по целой России самонужнейшии во все места».

Медицинская коллегия с большим интересом встретила все то, что предлагал Д.С. Самойлович. Его предложения были учтены. Вскоре Медицинская коллегия приняла «Предварительное постановление о должностях учащих и учащихся, до воспоследования полного для врачебных училищ устава» (1795). Общее число

должностей профессоров в медико-хирургических училищах было увеличено до семи: математики и физики, химии и ботаники, анатомии и физиологии, «материи медика» и рецептуры, патологии и терапии, повивального искусства, хирургии. Были введены также должности заместителей профессоров - адъюнктов. Строго регламентировались обязанности профессоров. Проводимой профессором хирургии демонстрации операций на трупах должна была предшествовать «обстоятельная теория». Предусматривалось, что после демонстрации профессора ученикам, если позволяли время и обстоятельства, следовало собственноручно повторить эти операции.

Срок обучения в училищах был отныне ограничен пятью годами, зато более солидной становилась теоретическая подготовка. В первый год изучались математика, физика, химия, ботаника, анатомия и физиология. Эти же предметы (за исключением математики) входили и в программу второго года обучения, и к ним лишь присоединялись «материя медика», патология, терапия, умение писать рецепты. Наконец, в программе третьего года обучения, помимо патологии, терапии и ботаники, была хирургия, причем устанавливалось, что ученики «по понедельникам и четвергам упражняются в препарировании собственными руками на мертвых телах в черной анатомии», т.е. изучают предмет, который впоследствии определили как топографическую анатомию и оперативную хирургию. Прошедшие трехлетний срок обучения и сдавшие необходимые экзамены получали звание и квалификацию подлекаря.

Однако обучение на этом не заканчивалось. Наиболее способных учеников оставляли в училище еще на два года. На четвертом году происходило обучение акушерству и совершенствование в хирургии, после чего им присваивалось звание «кандидат хирургии», затем они обязаны были заниматься: «а) лечением болящих и под наблюдением госпитального доктора и штаб-лекаря чрез целый год; в) всякий кандидат должен сделать не менее четырех над мертвым телом важных операций и два анатомические препарата; с) каждый кандидат понедельно обязан быть дежурным при обсервационной палате с двумя третьеклассными учениками и класть на бумагу (т.е. записывать. - М.М.) профессора клиники наблюдения, вести записку всем таковым примечаниям, выполнять делаемые им предписания и чинить поверенные им исследования и опыты; d) по окончании года (т.е. пятого года обучения. - М.М.),

ежели предписанную им должность выполняли в самой точности и важных не имеют за собой пороков, быв произведены лекарями, троякое имеют преимущество пред прочими».

Это «троякое преимущество» было достаточно солидным и заключалось в следующем: предусматривалось, что «лекари 1) употребляемы будут к важным должностям и определяемы на выгоднейшие места; 2) выслужив пять лет в звании лекарском, по сочинении диссертации, защищенной в Медицинской коллегии и удостоенной к напечатанию, без всякого другого испытания производимы будут в доктора; 3) ожидать могут определения в адъюнкты и быть со временем настоящими профессорами». Таким образом, наиболее способным открывалась широкая дорога в науку.

Научные труды по хирургии

Во второй половине XVIII в. в Росии было уже немало ученыхмедиков - докторов медицины, выполнивших свои докторские диссертации в зарубежных университетах. Эти диссертации посвящались самым различным вопросам медицины: были среди них и хирургические работы. Выше уже говорилось о диссертации Н.К. Карпинского (впоследствии профессора анатомии и хирургии), защищенной в 1781 г. в Страсбурге и посвященной операциям по удалению камней мочевого пузыря. Интересной была диссертация А.Г. Бахерахта «De morblis ligamentorum» («О болезнях связок»), выполненная в Лейдене в 1750 г. Автор ее стал известным военно-морским врачом, одним из основоположников отечественной военно-морской медицины. Привлекали внимание диссертации П. Даля «De humeri amputatione ex articulo» («Об ампутации плеча в суставе»), Геттинген, 1760, посвященная оперативной хирургии; уроженца Вильны М.Л. Кноблоха «De can:ro mammae sinistrae» («О раке левой грудной железы»), Эрфурт,1740; уроженца Петербурга Х.И. Лерхе «Observationes de cancro mammarum» («Наблюдения над раком грудной железы»), Геттинген, 1777, а также уроженца Москвы и воспитанника Петербургской госпитальной школы Х. Цубера «De vesicae urinariae morbis» («О болезнях мочевого пузыря»), Страсбург, 1771, ставшая одной из первых отечественных работ по урологии, а ее автор стал потом главным доктором флота.

Хирургический характер имела работа обучавшегося в Кильском университете уроженца города Путивля М.П. Барановича «De internecione» («О травматических повреждениях»), защищенная в качестве докторской диссертации в Киле (1767). Впоследствии автор стал военным врачом в армии фельдмаршала П.А. Румянцева-Задунайского. Хирургии были посвящены диссертация К.Г. Мартинсена «De amputatione per insitionen» («Об ампутации через прививку», Страсбург, 1783) и работа И.Н. Борнеманна «Dissertatio gangraenam criticam lustrans» («Диссертация о критической гангрене», Гельмштадт, 1785). Мартинсен в России работал доктором в Шлиссельбургском уезде, близ Петербурга, а Борнеманн был корабельным врачом, доктором в госпиталях Риги и Ревеля. Переселившийся в Россию австриец А.И. Лобенвейн написал диссертацию «De paracentesi thoracis» («О прободении груди»). Диссертацию он защитил в Иене в 1783 г., а в последующем преподавал анатомию и хирургию в Калинкинском хирургическом институте в Петербурге, был рижским уездным доктором и профессором анатомии Виленского университета.

Хирургии посвятил свою работу уроженец Петербурга А.Г. Фелькнер. Диссертация, которую он защитил в Страсбурге в 1785 г., называлась «De amputationis limitibus» («Об ампутации конечностей»). Уроженец прибалтийского Дерпта Я.Г. Бенкгаузен в Иене в 1786 г. написал диссертацию «De suturis siccis et cruentis» («О сухих и кровоточащих ранах»). Позже он служил военным врачом, доктором в Ярославском наместничестве, был инспектором Рязанской врачебной управы. Другой уроженец Прибалтики, Оттон Гун из Митавы, в 1788 г. в Геттингене защитил диссертацию «Observationum medicarum ac chirurgicarum fasciculus» («Сборник медицинских и хирургических наблюдений»), затем он работал в Рижском госпитале. И.Х. Тейбелер из Риги назвал свою работу «De vulneribus cerebri non semper lethalibus» («О ранениях головного мозга, не всегда смертельных»), он защитил ее в Галле в 1750 г., а в 1797 г. в Кенигсберге его земляк И.К. Дорндорф защитил диссертацию «De vulneribus sclopetariis cum adjuncta observatione» («Об огнестрельных ранениях, с приложением наблюдений»).

Воспитанник Петербургской госпитальной школы Е.К. Валериан из Выборга в 1764 г. защитил диссертацию «De vulnere ferreo viri pudentis graviter inflicto, attamen feliciter sanato» («О ране, причиненной железным шаром (пулей) половым органам мужчины»)

в Кенигсбергском университете. Вернувшись в Россию, он был главным доктором Оренбургского полевого госпиталя, военным врачом, главным доктором Кронштадтского и Петербургского адмиралтейского госпиталей, преподавал анатомию и хирургию в Кронштадтской и Петербургской госпитальных школах.

В Марбурге Иван Кеппен в 1789 г. написал работу «Universa vulnerbus en ulceribus medendi ratio, secundum praecepta medicinae atque chirurgiae» («Универсальный способ врачевания ран и язв соответственно указаниям медицины и хирургии»), позже он стал губернским доктором в Харькове. В 1799 г. в Кенигсберге Матвей Печенка, родом из Литвы, защитил диссертацию «De lethalitate vulnerum cordis» («О летальности ран сердца»). Наконец, свою рукописную диссертацию, написанную по материалам Московского госпиталя в 1797 г., представил в Медицинскую коллегию И.Д. Книгин. Диссертация была посвящена актуальному вопросу и называлась «Ulcus perforans ventriculi» («Прободная язва желудка»). За эту работу Книгин получил звание штаб-лекаря, а впоследствии он стал профессором анатомии Харьковского университета.

Надо отметить, что кроме И.Д. Книгина докторами медицины стали в самой России видные российские хирурги - в 1790 г. Я.О. Саполович (о нем шла речь выше) и в 1798 г. - И.Ф. Буш (о нем подробно будет рассказано дальше), а также активно занимавшиеся хирургией лекарь и оператор Петербургского адмиралтейского госпиталя Г.М. Орреус (1768), оператор Московского госпиталя Г. Энгель (1781), лекарь Тобольского батальона И. Горн (1790), штаб-лекарь Ревельского морского госпиталя И. Вильмер (1791)и др.

Диссертации российских докторов медицины, посвященные хирургическим проблемам, зримо свидетельствовали о прогрессе отечественной хирургии во второй половине XVIII в. Жаль, что не все из тех, кто посвятил свои диссертации хирургии, стали учеными или крупными специалистами - хирургами. Однако большинство из них продолжало уделять внимание этой важнейшей медицинской специальности, оперировать, занимаясь, правда, преимущественно малой хирургией.

Научное творчество российских врачей и хирургов не ограничивалось только диссертационными работами. В фондах Медицинской коллегии Центрального государственного исторического архива Петербурга В.М. Корнеев (1948) обнаружил, а Б.Н. Палкин

(1950) детально рассмотрел и аннотировал многочисленные рукописные научные труды российских врачей по самым различным разделам медицины и хирургии. Авторами этих исследований становились доктора и лекари, работавшие в столичных госпиталях, провинциальных лазаретах и в гражданских больницах, преподававшие в госпитальных школах и медико-хирургических училищах, служившие в армии, занимавшиеся «вольной практикой». Стремление к анализу и обобщению результатов своей медицинской практики было присуще многим.

Вот только некоторые из этих трудов, посвященные хирургии: Е.М. Гриндаль «Руководство для начинающих упражняться во врачебной деятельной науке» и С.С. Андреевский «О загнившем черепе»; И.П. Венедиктов «Об операции каменной болезни» и И. Менд «Об ампутации ноги выше колена»; П.К. Поддубик «Наблюдения над переломами костей» и И. Гебель «Об огнестрельной ране»; Г. Рензинг «О новом методе трепанации черепа усовершенствованными трепанами» и И.Д. Гильтебрандт «О лечении ран и язв»; И. Оборский «О счастливо излеченном ранении артерии» и А. Пальм «Об абсцессе печени»; М.Я. Стефанович-Донцов «О грудном свище» и Я.В. Донцов «Об эмпиеме», Н. Шировский «О лечении абсцесса промежности» и Ф. Рашке «Об ущемленной грыже», А. Зоммер «Об удалении части сальника при брюшном раке» и Ф. Шлегель «О нарыве в легком» и др. Кроме того, штаблекарь Д. Волченецкий описал показания к ампутации и предложил оригинальную технику этой операции. Лекари П. Капельский и А. Дримпельман применяли оригинальные методы лечения переломов конечностей. Штаб-лекари Цеклинский и СтефановичДонцов усовершенствовали отоларингологические инструменты, а штаб-лекарь А.Ф. Масловский, ставший затем доктором медицины, пропагандировал использование ряда новых инструментов для акушерских операций.

Перечень научных работ российских врачей, который можно продолжить и далее, ясно и недвусмысленно говорит о большом внимании к хирургии, о широком диапазоне интересов и о размахе оперативной деятельности российских хирургов, в большинстве своем выпускников госпитальных школ и медико-хирургических училищ.

Жизнь требовала постоянного повышения качества подготовки врачей-хирургов, развития хирургической науки и практики. Это-

му призвана была помочь еще одна реформа высшего медицинского образования, которая была проведена в 1798 г., в самом конце XVIII в. В стране были созданы две медико-хирургические академии: Московская - на базе Московского медико-хирургического училища, в ее состав включили и некоторых учеников Елисаветградской медико-хирургической школы, и Петербургская - на базе Петербургского медико-хирургического училища, в состав которой вошли еще и Кронштадтское училище, а также существовавший с 1783 г. в Петербурге Калинкинский хирургический институт.

Напомним, что Калинкинский институт (слово «хирургический» было включено в его название, по-видимому, безо всяких оснований) был организован по именному указу Екатерины II, поддержавшей предложение своего лейб-хирурга И.З. Кельхена, который хотел, очевидно, создать некий гибрид, «скрестив» российскую госпитальную школу и западно-европейский университет. И хотя в новом институте трудились компетентные специалисты - прежде всего сам И.З. Кельхен, опытный хирург, а в дальнейшем - терапевт Ф.К. Уден, хирурги К. Брандау и И. Форштейн, И.Г. Рудольф и И.Ф. Буш, анатом И.Г. Шлейсснер, анатом и хирург Х. Кнакштедт, акушер И. Моренгейм, другие ученые и врачи - выполнить намеченное все же не удалось. Воспитанники Калинкинского института в большинстве своем уступали, особенно в практической медицине и хирургии, выпускникам госпитальных школ и медикохирургических училищ. Это и обусловило решение присоединить Калинкинский хирургический институт к создаваемой Петербургской медико-хирургической академии.

Медико-хирургические академии - Петербургская и Московская - унаследовали не только учеников и преподавателей медико-хирургических училищ, их программы и учебные планы, они унаследовали лучшие черты госпитальных школ и медикохирургических училищ и прежде всего клинический характер преподавания. Большое внимание уделялось в них и обучению хирургии, но по-настоящему деятельность этих академий развернулась лишь в начале XIX в.

Госпитальные школы и медико-хирургические училища России выпустили в XVIII в. около 1800 лекарей. Их воспитанники стали видными русскими учеными и врачами. Это прежде всего самые известные хирурги: Н.К. Карпинский (1745-1810), Е.О.Мухин (1766-1850), Я.О. Саполович (1766-1830), М.И. Шеин

(1712-1762), Ф.Ф. Керестури (1739-1811), С.С. Андреевский

(1760-1818), И.П. Венедиктов (1740-1806), П.Р. Логинов (1776- 1852), П.М. Шумлянский (1750-1824), С.И. Успенский (1766-

1838), Н.Ф. Чубенский (1717-1768), В.Е. Миронович (1775-1840),

Д.В. Волченецкий (1751-1811), М.Н. Еллинский (1772-1831), С.Ф. Гаевский (1778-1862), П.В. Малахов (1753-1807), Г.Ф. Мо-

кренец (1755-1804), П.К. Поддубик (1756-1811), П.С. Симонтовский (1747-1815), М.Я. Стефанович-Донцов (1753-1833). Каждый из них в меру таланта и, что немаловажно, в соответствии со сложившимися обстоятельствами проявил себя и на научном поприще, и в практической хирургии.

Среди тех, кто получил высшее медицинское образование в госпитальных школах и медико-хирургических училищах России, были и другие врачи и хирурги. Это, например, участники Камчатской экспедиции Беринга (1733-1743) И. Дагилев и Н. Быстров и участник экспедиции на Алеутские острова (1764-1770) Н. Гриневский, тульский городовой лекарь М.М. Шидловский, белгородский губернский лекарь О.М. Шумлянский, врач карантина в Астрахани М. Седов, пермский губернский лекарь Ф.Х. Граль, главный лекарь Колывано-Воскресенских заводов в Сибири Н.Г. Ножевщиков, военные врачи А.Г. Бахерахт, Е.Т. Белопольский, П.В. Малахов, Л.Ф. Тетерин и многие другие. Научные труды и практическая деятельность этих ученых и врачей во многом определили состояние российской медицины XVIII - начала XIX вв.

Если в начале XVIII в. в России было не более 150 иноземных докторов и лекарей, то уже к 1802 г. врачей было 1519. Из них в армии - 422, во флоте - 218, во врачебных управах, карантинах, госпиталях - 879 (кроме того, были еще вольнопрактикующие врачи, но их число неизвестно). В этом была огромная заслуга госпитальных школ и медико-хирургических училищ.

Сочетание клинической медико-хирургической подготовки с предшествующим анатомо-физиологическим обучением было особенностью врачебного образования в госпитальных школах и медико-хирургических училищах, и в том числе особенностью подготовки врачей-хирургов. Самобытный, оригинальный характер обучения в этих учебных заведениях разительно отличался от схоластического преподавания на медицинских факультетах зарубежных университетов и от специфики преподавания в основан-

ном в 1755 г. Московском университете в первые десятилетия его существования, когда у него не было даже клинической базы.

Нельзя не отметить, что в программах обучения будущих врачей, особенно поначалу, приоритет отдавался хирургии. Это объяснялось тем, что врачей в первое время готовили главным образом для нужд армии и флота. Однако не следует забывать, что хирургия включала тогда и такие современные дисциплины, как офтальмология, отоларингология, стоматология, травматология и ортопедия, урология, проктология, онкология, дерматовенерология и другие, а также ряд разделов внутренней медицины, акушерства и гинекологии. Изучение всех этих разделов, как правило, клиническое, в госпитале у постели больного, а также солидное по тем временам теоретическое обучение способствовали высокому уровню подготовки молодых врачей, успешно справлявшихся со своими обязанностями и на военно-медицинской службе, и в гражданском здравоохранении (городовые врачи, уездные лекари и др.), оказывавших и хирургическую, и терапевтическую помощь.

В своем сочинении «Речь к слушателям госпитальных школ Российской империи», впервые опубликованном в 1787 г. в Париже на французском языке, известный русский ученый Д.С. Самойлович писал: «Кто может сказать, что это не самый удобный случай изучать медицину, если у нас каждый ученик, поступающий в госпиталь (т.е. в госпитальную школу. - М.М.), должен ежедневно бывать у постели больных, пускать им кровь, делать перевязки, прописывать лекарства, словом, исполнять все то, что и предписывается ему врачом или хирургом, наблюдающим за их излечением. Ученик должен тоже, в установленные часы, ежедневно бывать в классах, где ему преподаются основы теории. Не согласится ли всякий со мною, что лучше одновременно изучать теорию и практику, нежели одну теорию».

Думается, есть все основания утверждать, что именно госпитальные школы и медико-хирургические училища предварили подлинный расцвет русской хирургии в первой половине XIX в., связанный с именами Ивана Буша, Ильи Буяльского, Христиана Саломона, Николая Пирогова, многих других хирургов, речь о которых пойдет дальше.

* * *

Итак, чем же был знаменателен для мировой и российской хирургии век Просвещения? Лучше всего, на мой взгляд, об этом сказали наши предшественники - ученые-медики XIX в. Подводя итоги «важнейших открытий, теорий и систем врачебной науки» в XVIII в., в выходившем в Петербурге в начале XIX столетия «Медико-физическом журнале» отмечалось: «Осьмоенадесять столетие есть самое деятельнейшее во всех отношениях. В течение его сделаны блестящия открытия, достопамятныя перемены и важныя преобразования в медицине. Сколь велико различие между врачебною наукою 1800 и 1700 года! Однако же если разсмотреть все случившияся в продолжение сего века произшествия, и, что еще более, изобретения, мнения, гипотезы, теории и системы, то увидим, что врачебная наука и при конце XVIII столетия осталась точно тою же, какою была в самом его начале».

Правда, такой скептический, вернее, даже пессимистический, вывод о состоянии всей медицины, к которой согласно незыблемой российской традиции отечественные медики причисляли и хирургию, кажется неоправданным. Ведь несомненные достижения врачей века Просвещения не подлежали сомнению, хотя нельзя не сказать, что развитие медицины - и в России, и в странах Западной Европы - отставало, как правило, от развития естествознания. Это во многом объяснялось тем, что состояние исследований по ключевым проблемам клинической медицины, таким, например, как семиотика или диагностика, все-таки не давало возможности выйти на уровень обобщений, позволявших понять магистральные пути ее развития. Не секрет, что многие из новых методов лечения - терапевтических и хирургических - произрастали не из глубокого научного анализа, а в значительной мере строились на интуиции, были замечательными догадками врачей и хирургов и уходили своими корнями в народную медицину. В общем, в хирургии, как и во всей клинической медицине XVIII в., продолжал преобладать эмпирический подход, подкрепленный стремлением действовать с позиций здравого смысла, опираться на собственный опыт и опыт наиболее искушенных коллег.

Однако успехи и достижения медицины и хирургии XVIII в. вызывали немалый интерес. Так, в «Медико-физическом журнале», основываясь на вышедшей в Германии в 1802 г. книге «Des Achtzehnten Jahrhunderts Geschichte der Enfindungen...» (ее предо-

ставил издававшему журнал Обществу соревнования врачебных и физических наук профессор Ф.Г. Политковский), приводились конкретные примеры, «изображающие успехи врачебных наук в прошедшем столетии».

Относительно хирургии, например, отмечалось, что «Хирургия пред прочими частями врачебной науки обогащена в XVIII в. большими поправками и важнейшими открытиями... Сведения наши о хирургических болезнях весьма распространились, лечение их сделалось основательнее, множество старых инструментов уничтожено или поправлено, а еще более изобретено вновь. Операции начали производиться легче, проще, безопаснее, и следственно, хирургия вообще стала благоприятнее для человечества».

К числу важнейших открытий журнал относил прежде всего создание новых и усовершенствование существовавших хирургических инструментов (зондов, катетеров, шприцев, трепанов, инструментов для различных операций и т.д.), а также бандажей и других «предметов, касающихся до перевязок» (аппараты для переломов, машины для исправления горбов и т.д.). Выделялись предложенные во второй половине и в конце века новые способы лечения ран и язв (с употреблением корпии, трута или губки, с полным отказом от раздражающих средств, пластырей и мазей), новейший метод лечения аневризм, способы остановки кровотечения с помощью тампонов, перевязки артерий, использования турникетов, присыпки клейкими веществами и т.д. Говорилось о лечении некоторых опухолей и язв посредством наружного употребления сонного зелья (опия), об изыскании способов лечить рак посредством мышьяка, ртути, угольного газа, ядовитых растений и т.д., о «правильнейшем познании и лечении головных ран, точнейших показаниях для просверливания черепа», о методах лечения бельма, глазных воспалений и других глазных болезней, а также болезней слухового органа, грыж, в том числе ущемленных болезней мочевыводящих путей и т.д. Упоминалось даже «вставливание зубов, недавно выдернутых у другого человека».

Строго говоря, не все из перечисленного выше было действительным открытием, а уж в арсенал хирургии вошло и вовсе немногое. Немногое, но, как справедливо отмечено в журнале, значительно больше, чем в других разделах медицины, благодаря чему эта медицинская специальность и «стала гораздо благодетельнее для человечества». Можно добавить, что вывод, который был сде-

лан в российском «Медико-физическом журнале» о благотворном развитии хирургии в XVIII в., относился и к отечественной хирургии, ставшей составной частью мировой науки.

«На Западе двумя-тремя поколениями раньше нас началась научная работа в области естествознания,- писал В.И. Вернадский, - но мы сразу воспользовались всем, по существу, небольшим прошлым опытом в этой области и уже в XVIII столетии мы были здесь равные с равными». Исторический анализ показывает, что это можно сказать и об отечественной хирургии. Собственный, исключительно российский опыт многих поколений русских лекарей, резалников, костоправов, других специалистов лечебного дела был многократно умножен опытом западноевропейских коллег, накопленным в Средневековье и позже. Это и помогло отечественным хирургам в век Просвещения сравняться с западными, стать «равными с равными».

Начался и успешно продолжался процесс подготовки собственных врачей и хирургов, была создана оригинальная и во многом прогрессивная система высшего медицинского образования. В стране появились ученые-медики, в том числе «из природных россиян». Все больший авторитет, особенно во второй половине XVIII в., завоевывали госпитали и гражданские больницы. На просторах огромной страны успешно развивалась хирургическая практика. И, конечно же, очень важно было, что на смену средневековой эмпирии начали приходить рациональные методы лечения.

Контрольные вопросы

1. Каковы были успехи естествознания в «век Просвещения»?

2. Причины антагонизма между дипломированными врачами и хирургами.

3. Что вы знаете о достижениях хирургов стран Европы?

4. Как царь Петр I покровительствовал медицине и хирургии?

5. Как госпитальные (медико-хирургические) школы готовили врачей?

6. Расскажите о роли Академии наук в развитии медицины и хирургии.

7. Каков был вклад Николая Бидлоо в подготовку российских хирургов?

8. Что можно сказать об успехах хирургической науки и практики?

9. Чем известен профессор Яков Саполович?

10. Что делалось для совершенствования подготовки врачей и хирургов?